Культурное пространство русского зарубежья. Художественная культура русского зарубежья. Высшее и среднее образование

План

Вступительная часть

1. Русское зарубежье

2. Образование, просвещение и наука русского зарубежья

3. Литература

4. Искусство Зарубежной России

Заключительная часть (подведение итогов)

Введение

Обзор отечественной культуры был бы неполным без рассмотрения огромного вклада, в нее, сделанного русской эмиграции.

Изучение культурного наследия российской эмиграции имеет давние традиции на Западе. На родине, напротив, об этом наследии было принято либо умалчивать, либо представлять его в искаженном свете. Лишь несколько лет назад стали рушиться искусственные преграды, разделявшие соотечественников.

1. Русское зарубежье

Русская эмиграция имеет многовековую историю. Еще в XVI в. князь Андрей Курбский был вынужден бежать в Литву, и отправлял из Ливонии возмущенные письма Ивану Грозному. Вынужден был уехать с родины и продолжить свою просветительскую деятельность за рубежом и русский первопечатник Иван Федоров. В XVII в. Григорий Котошихин написал в Швеции свой трактат «О России в царствование Алексея Михайловича». Многочисленной была русская эмиграция в XIX в. Политэмигранты, жившие и творившие в Англии, Франции, Швейцарии, А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин, Л. Мечников, П. Лавров и многие другие боролись вне России с царским самодержавием. Русскую эмиграцию в это время представляли не только оппозиционеры. Большую часть жизни прожил за рубежом великий русский писатель И. С. Тургенев, многие выдающиеся отечественные художники творили за рубежом, оставаясь именно русскими художниками.

В конце XIX - начале XX в. следующее поколение политических эмигрантов - П. Кропоткин, Г. Плеханов, В. Ленин, Л. Троцкий, А. Богданов, А. Луначарский - возвратились в Россию и создали советское государство.

Значительную часть русского зарубежья составили люди, покинувшие родину в поисках работы и лучшей доли. С 1828 по 1915 год из Российской империи эмигрировало 4 509 495 человек. Большинство из них поселилось в США, Канаде и Аргентине.

Трагические последствия, вызванные революцией, гражданской войной, тоталитарным режимом, массовыми репрессиями, привели к исходу из России миллионов ее граждан. Находясь в эмиграции, они оставили заметный след в различных областях культуры.

Послереволюционную российскую эмиграцию обычно разделяют на три периода - «три волны». Первым считается период между двумя мировыми войнами; вторым - с 1945 г. до конца 60-х годов (время перемещенных лиц и второго, появившегося за рубежом эмигрантского поколения); третьим - период после 1970 г., когда начался, а потом все более усиливался современный исход россиян на Запад.

После Октябрьского переворота и в ходе гражданской войны из России уехало свыше полутора миллионов человек, главным образом людей интеллектуального труда. В 1922 г., как вы уже знаете, за рубеж было насильственно выслано свыше 160 наиболее выдающихся русских философов, ученых, инженеров и агрономов. За границами России остались также два русских экспедиционных корпуса, посланных во время войны на помощь союзникам во Францию и в Салоники. Всего вне пределов Отечества, оказалось около 10 миллионов русских. Помимо беженцев и эмигрантов это были и русские, проживавшие на отошедших от России территориях.

Политико-культурный спектр российской эмиграции «первой волны» был весьма, разнородным. Он представлял собой срез дореволюционной России и отражал самые различные устремления. Единой была только ностальгия и надежда на возвращение на, родную землю. Однако и идейные основы возвращенчества существенно различались.

Правое крыло эмиграции (преимущественно монархические силы), стоявшие на позициях безусловного неприятия советского строя, исповедовало концепцию возвращение на «белом коне». Анализ военных доктрин русского зарубежья 20-30-х годов показывает, что надежда на возвращение белая эмиграция возлагала, на:

1) всенародное восстание в СССР;

2) крушение советской власти вследствие причин экономического характера (особенно в период военного коммунизма и нэпа);

3) раскол внутри ВКП (б) из-за политических противоречий ее лидеров;

4) восстание в РККА;

5) индивидуальный террор против партийных руководителей;

6) прямое выступление белоэмигрантских военных структур.

Русская эмиграция «первой волны» была сосредоточена в основном в европейских странах, преимущественно во Франции. Главным центром ее к середине 20-х годов стал Париж, где обосновалось и единственное признанное западными странами русское правительство, сформированное еще в Крыму Врангелем. Министром иностранных дел этого правительства был известный русский философ, экономист и политолог П. Струве, который много сделал для оказания помощи русским эмигрантам.

С началом второй мировой войны началось переселение русских эмигрантов из Европы за океан, главным образом в США, Канаду и Аргентину.

Послевоенная эмиграция имела, другой состав и другие места сосредоточения. Эмигранты «второй волны» не питали иллюзий о возможном возвращении на родину. Они стремились скорее раствориться в местном населении и устремлялись главным образом за океан. Их отличие от эмигрантов «первой волны» в том, что последняя состояла главным образом из интеллигенции, которая выехала из России с мечтой о возвращении на родину и предпринимала все возможные усилия, чтобы сохранить свой язык и культуру.

В ходе «третьей волны» с конца, 60-х до конца 80-х годов за рубежом оказалось очень много представителей творческой интеллигенции, которая не мирилась со своим положением изгнанников и продолжала активную борьбу за свою творческую индивидуальность, за преобразования на родине. Поэтому, как первый исход русской интеллигенции в годы гражданской войны, так и последний поток русской интеллектуальной эмиграции представляются более значительными по своему объему и вкладу в российскую и мировую культуру.

Активная творческая деятельность в сфере отечественной культуры дает нам основание называть русскую эмиграцию 3арубежной Россией. Созданное русскими деятелями культуры за пределами Отечества вполне сопоставимо с тем, что создано в это время на родине в условиях тоталитаризма.

Спорами. Правые считали его чуть ли не большевиком, левым не нравилась его критика западной "формальной демократии" и парламентаризма, буржуазных свобод и морали. Философскую культуру Русского Зарубежья создавали и другие мыслители: С.Н. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, И.А. Ильин, Л.П. Карсавин, Н.О. Лосский, В.Н. Лосский, П.И. Новгородцев, Ф.А. Степун, Г.П. Федотов, С.Л. Франк, ...

В трех странах Маньчжурии, Китае и Японии (Токио) в контексте особенностей архитектурно- художественного процесса России к. XIX нач. ХХ в., и на этой основе попытаться сформулировать основные тенденции развития православной архитектурной традиции в русском зарубежье на Дальнем Востоке. Православное храмовое зодчество в странах Дальнего Востока к. XIX- первой половины ХХ вв. актуально по крайней...

I. В Валенсии, на территории храма Знамения Пресвятой Богородицы сооружена Голгофа с серебряной доской в память Царя-Мученика и его семьи (1951). Вероятно, существуют и другие сооружения. Храмов-памятников Николаю II и его семье в русском зарубежье выявлено шесть: в Китае, Бельгии, Австралии, Франции и два в Америке. В Америке храм-памятник в честь Казанской иконы Божьей Матери (где именно не...

Русская педагогика в XX веке» (на серб, яз.), Белград, 1939; «Структура и содержание современной школы» (на польск. яз.), Варшава, 1947. 2. Философско-педагогические идеи представителей Русского Зарубежья на рубеже 19 – 20 веков Педагогическая наука в эмиграции связана с процессами вхождения деятелей русской эмиграции в иную культуру, создавая свои научные школы. Это научно-педагогическая...

Введение. 1

1. Эмиграция первой волны. 2

Эмиграция первой волны: понятие и численность. 2

Причины эмиграции. 3

2. Высшее и среднее образование 4

Задачи образования. 4

Трудности в организации школьного дела. 5

Вузовское образование. 6

3. Наука 7

Центры и организация русской науки Зарубежья 7

Научно-просветительная работа 9

4. Русская зарубежная литература 10

5. Искусство 12

Музыкальное искусство 13

Живопись 16

Заключение: 19

Литература: 19

Введение.

Культура Русского Зарубежья входит в курс "История мировой и отечественной художественной культуры" и рассматривается в общем курсе отечественной культуры ХХ века. Сложность включения этого вопроса в данный курс заключается в отсутствии устоявшихся концепций и в малом количестве необходимого доступного материала. Ключом к правильному пониманию культуры русского зарубежья, ее места в Российской культуре этого столетия является, активное приобщение к литературе, искусству и философской мысли "трех волн" эмиграции.

Следует заметить, что культурное наследие российских эмигрантов в нашей стране изучается довольно интенсивно. Так, ряд исследователей культуры Русского Зарубежья полагает, что ее нельзя рассматривать как часть единой русской культуры по причине ее разнородности, противоречивости и идеологического различия. Однако, существует много общих моментов, которые объединяют культуру русского зарубежья с отечественной культурой.

Целью данной работы является краткое рассмотрение такого исторического процесса, как эмиграция первой волны, и связанного с ней феномена «утечки мозгов».

Примечательно, что эмигрировавшие философы, писатели и ученые ставили вопросы, имевшие огромное значение для жизни российского общества. Они вели споры о будущем родной страны, о ее месте в мировой цивилизации, намечали пути национального возрождения России. Бесспорно, что эти проблемы актуальны и в наши дни, когда остро стоит вопрос о путях обновления и возрождения национальной русской культуры.

Этому же служит и освещение темы культуры Русского Зарубежья в курсе истории отечественной художественной культуры.

1. Эмиграция первой волны.

Эмиграция первой волны: понятие и численность.

Революционные события 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война привели к появлению огромного числа беженцев из России. Эмиграция по политическим причинам была и раньше, еще с 16 века (кн.А.Курбский), однако такого массового исхода все же не было никогда.

Точных данных о численности покинувших тогда родину не существует. Традиционно (с 1920–х годов) считалось, что в эмиграции находилось около 2 млн. наших соотечественников. П.Е.Ковалевский, крупнейший исследователь культуры Русского Зарубежья, говорит о 1160 тыс. эмигрантов. Однако современные исследователи (А.В.Квакин) считают, что их было не более 800-900 тыс. человек. По данным комитета Ф.Нансена при Лиге Наций – 450 тыс. человек.

Исход беженцев из России после 1917 года по конец 1930-х годов принято называть эмиграцией первой волны. Следует отметить, что массовый отток эмигрантов шел до середины 1920-х годов, затем он прекратился, и вдали от родины возникло российское общество в изгнании, по сути, вторая Россия, где были представлены все слои русского дореволюционного общества. Современные исследования показывают, что социальный состав эмиграции первой волны был в действительности достаточно пестрым. Интеллигенция составляла не более трети потока, но именно она составила славу Русского Зарубежья.

Эмиграция первой волны представляет собой феноменальное явление. Она отличается тем, что большая часть эмигрантов (85-90 %) не вернулась впоследствии в Россию и не интегрировалась в общество страны проживания. Все они были уверены в скором возвращении на родину и стремились сохранить язык, культуру, традиции, бытовой уклад. Живя в своем мире, они пытались изолироваться от чужеродного окружения, сознательно стремились вести жизнь так, будто ничего не произошло. Конечно, эмигранты понимали, что являются апатридами и “патриотами без отечества”. Но общность судьбы изгнанников вопреки общественным, политическим, экономическим и прочим различиям в прежней жизни, осознание общности происхождения, принадлежности к одному народу, одной культуре создали духовную основу всего Русского Зарубежья, особый мир без физических и юридических границ. В известном смысле он действительно был экстерриториальной “зарубежной Россией”.

Крушение государства, изменение границ еще не означают потери Отечества. Люди независимо от своего местонахождения могут осознавать себя соотечественниками, представителями одного народа. Раскол Отечества происходит в результате распадения на народы. Пока народ осознает себя единым целым, едино и Отечество. Культура Русского Зарубежья и советская культура – это две неразрывные части единой великой русской культуры.

В эмиграции духовное творчество для интеллигенции становится не только способом выживания, но и выполнением огромной исторической миссии – сохранить для грядущей России дореволюционную русскую культуру и ее традиции. Интеллигенция не могла довольствоваться своим положением беженцев и вынужденным ожиданием благоприятных условий для возвращения. Смысл пребывания в Зарубежье виделся ее представителям в том, чтобы использовать его во благо Отечества и тем оправдать свой разрыв с народом. Для будущей России, считали они, “велика будет разница, вернется ли зарубежная Россия на родину без новых нужных России запасов культуры, или она явится, как рой пчел в родной улей, тяжело нагруженная питательными соками, собранными с лучших цветов иностранной культуры”.

Российское Зарубежье - явление сложное и противоречивое. Здесь по ряду причин оказался весь цвет отечественной интеллектуальной элиты и в этом тоже ее специфика. Культура Русского Зарубежья является достойным вкладом в сокровищницу мировой культуры. Выступая в конгрессе США президент Рузвельт сказал, что Россия сполна рассчиталась с мировым сообществом за долги царского правительства, отдав миру С.Рахманинова, А.Павлову, Ф.Шаляпина и многих других.

Причины эмиграции.

Вполне закономерен вопрос о причинах массовой эмиграции после 1917 года. Однозначно ответить на него невозможно. Понятен отъезд той части населения, которая связала свою судьбу с антибольшевистской борьбой в годы Гражданской войны или потеряла огромное состояние в ходе революции. Но куда сложнее объяснить причины эмиграции нейтральных или даже аполитичных слоев. Конечно, некоторые из уехавших, оказались за границей случайно, именно они потом составили основной костяк вернувшихся обратно. Но для большинства все же отъезд из России стал результатом осмысленного выбора.

Как уже отмечалось, эмиграция начинается сразу после Февральской революции, когда поехали аристократы, банкиры и крупные буржуа в надежде отсидеться за границей до лучших времен. После Октябрьской революции поток отъезжающих увеличивается, но большинство все же едут еще не за границу, а на юг, где было сытнее и спокойнее или к белым.

И все же проблемы материального характера не были определяющими среди причин эмиграции. Очень многие понимали, что они сопряжены с войной и надеялись на изменение ситуации после ее окончания. Тот же Ф.И.Шаляпин вспоминал, что при мыслях об отъезде он говорил себе: “…Это будет нехорошо. Ведь революции-то я желал, красную ленточку в петлицу вдевал, кашу-то революционную для “накопления сил” едал, а как пришло время, когда каши-то не стало, а осталась мякина – бежать?! Нехорошо”.

Для очень многих эмигрантов причиной их вынужденного отъезда из России становится боязнь за собственную жизнь и жизнь их близких. Известно, что во времена социальных катаклизмов (войны, революции) меняется общественное сознание. Жизнь человека утрачивает свою ценность, и, если в мирное время убийство считается событием из ряда вон выходящим, то в условиях войны - это рядовое явление. Меняется не только мораль в обществе, но и государство уже не может осуществлять присущей ему функции охраны общественного порядка. Резко возрастает преступность.

Называя причины эмиграции, необходимо учитывать влияние кастовых и семейных факторов, влияние привычного образа жизни. В письмах эмигрантов, их дневниках часто встречаются фразы вроде “все наши уехали”, “мы остались одни”. Именно поэтому когда после Гражданской войны в Росси появляются первые признаки восстановления нормальной жизни, часть эмигрантов ставит вопрос о возвращении.

Несколько подробнее остановимся на причинах эмиграции интеллигенции. Известно, что среди мотивов поведения личности огромную роль играет профессиональный фактор. Утрата прежнего положения в обществе, невозможность заниматься своим делом становятся одной из основных причин эмиграции.

Безусловно, трудно ответить однозначно на вопрос о причинах эмиграции того или иного представителя интеллигенции. Как пишет А.В.Квакин, “скорее всего здесь действовал целый комплекс как первостепенных, так и второстепенных причин”. Но все же нам представляется, что основными причинами эмиграции интеллигенции являются непродуманная невежественная политика молодого Советского государства в области народного образования и культуры, установление идеологической монополии большевиков, борьба с инакомыслием, приоритет классовых интересов над духовными.

2. Высшее и среднее образование

Задачи образования .

Организация образования среди эмигрантов Русского Зарубежья была особенно актуальной. Это объясняется самим феноменом эмиграции первой волны, которая отличалась нежеланием ассимилироваться в странах проживания. Эмигрантов объединяли надежды на скорейшее возвращение в Россию. Им была присуща уверенность, что именно они представляют Россию. Главной задачей при этом ставилось сохранение высоких достижений русской культуры эпохи "серебряного века", передача их молодому поколению для грядущей России. Известный историк и богослов Г.П. Федотов в статье "Зачем мы здесь?" писал: "Никогда, быть может, ни одна эмиграция не получила от нации столь повелительного наказа – нести наследие культуры. Он диктуется самой природой большевистского насилия над Россией… И вот мы здесь за рубежом, для того, чтобы стать голосом всех молчавших ТАМ, чтобы восстановить полифоническую целостность русского духа…, чтобы стать живой связью между вчерашним и завтрашним днем России".

Таким образом, формулировалась двуединая задача: дать образование и профессиональную подготовку молодому поколению и воспитать граждан будущей России, которые смогут ее возродить. Чтобы решить эту задачу следовало, во-первых, не допустить “денационализации” молодежи, во-вторых, привить ей традиции русской культуры, сохранив преемственность с дореволюционной Россией. Но при этом следовало избежать и самоизоляции, использовав достижения мировой культуры, уделив внимание традициям страны проживания.

Одной из форм детских учебных заведений в эмиграции были детские дома. Они создавались преимущественно в многочисленных колониях и представляли собой своеобразное сочетание приюта для малолетних детей и детского сада и нескольких классов начального и среднего учебного заведения.

Русской школа в Чехии получила все права соответствующих чешских школ. Учителя-эмигранты считались здесь состоящими на государственной службе, при чем им засчитывался педагогический стаж в России. Выпускникам школ было предоставлено право поступать как в национальные, так и чешские учебные заведения.

Иное отношение к школьному образованию детей эмигрантов мы видим в странах–лимитрофах, т.е. в тех государствах, которые ранее состояли в составе Российской империи и получили независимость после Октябрьской революции.

В Финляндии русские составляли 0,12-0,15% от общего населения страны. Отделившись от России, Финляндия встала на путь закрытия русских школ и реквизиции их зданий. Правительство Финляндии отказалось финансировать русские школы. Естественно, что большинство русских школ перестало существовать.

На основании параграфа 5 Закона об обязательном обучении в Эстонии школы национальных меньшинств за счет государства могли открываться лишь там, где число детей не менее 20 человек. Таким образом, около 50 % детей беженцев не могли посещать школы в Эстонии.

После получения независимости резко сократилось число русских государственных школ в Латвии. Из 25 действовавших русскоязычных школ 19 были частными. Дети русской национальности в них составляли менее 6,5 %.

Не лучше обстояли дела в Литве и в Польше. Было предложено вести обучение на языке территории, а неподчинившиеся школы становились «частными» - без права выдачи выпускникам аттестатов зрелости. Это привело к резкому сокращению сети русских школ.

В странах Западной Европы специальных школ для детей русских беженцев почти не создавалось, так как общедоступными и бесплатными не только для детей коренной национальности, но и для иностранцев были детские сады и начальные школы. Плата за среднее образование была также невысокой, что позволяло эмигрантам учить своих детей.

Трудности в организации школьного дела.

Несмотря на серьезные региональные различия условий существования русской эмигранткой школы у педагогов было много общих проблем, связанных с нестандартным типом учащихся с особой беженской психологией. Помимо душевной надломленности детей педагоги столкнулись с их рано проявившейся взрослостью, наступившей не в результате естественного развития, а из-за тяжелых жизненных впечатлений..

Надлом, моральная депрессия, невоздержанность, недисциплинированность, отсутствие навыков систематического труда – вот характерные черты этого контингента. Последнее делало для педагогов вопросы воспитания, морально-нравственного становления личности особенно актуальными.

В середине 1920-х гг. по инициативе педагогического бюро Земгора во всех школах этой системы ученикам было предложено написать сочинения на тему: “Мои воспоминания с 1917 г. до поступления в гимназию”. В результате был получен ценный материал, исключительной исторической и психологической ценности. Сочинения своей откровенностью и пронзительной интонацией буквально потрясли эмиграцию. К 1925 г. в Бюро скопилось более 2400 сочинений из 15 школ, находящихся в различных странах. Часть этих сочинений в 1925 г. опубликовал В.В.Зеньковский в книге “Дети Эмиграции”.

Не во всех школах преподавали профессиональные педагоги, ибо значительное число русских эмигрантов изъявило желание работать на ниве образования и просвещения. При этом встал ряд проблем: материальное обеспечение, форма организации, статус, перспективы и т.п.

Ограниченность или отсутствие средств на учебное пособие и наглядный материал заставляли педагогов многое изобретать, выдумывать и делать самостоятельно.

Все выше названное делало актуальным работу по координации действий педагогов и обмену их опыта

Наиболее соответствующим задачи эмиграции был признан универсальный тип восьмиклассной гимназии. Большинство русских школ придерживалось программ разработанных Министерством народного просвещения еще в 1915-1916 гг. Эти программы сближали классическую и реальную гимназию, обеспечивали взаимодействие всех ступеней образования. Однако к концу 1920-х годов в учебных планах стали преобладать иностранные языки и прикладные дисциплины.

Значительные сложности возникали с признанием российских дипломов и аттестатов. Как правило, их признавали только для перехода в следующую ступень. С конца 20-х гг. в большинстве европейских стран при поступлении на работу только российских дипломов становится недостаточно. Эта проблема явилась одной из основных причин свертывания сети русских национальных учебных заведений.

Серьезные трудности вызывала нехватка учебников на русском языке. В эмиграции не было создано качественно новых учебников. В основном пользовались дореволюционными. Вообще для детей печаталось мало литературы, что объяснялось их малочисленностью и дороговизной печатной продукции.

Для организации действенной системы образования необходимо было решить также вопросы подготовки и переподготовки преподавательских кадров. С этой целью в Праге создается Русский педагогический институт им. Я.А. Каменского с двухлетним сроком обучения.

К 30-м гг. идея сохранения не ассимилированной школы провалилась. Все чаще эмигранты предпочитают отдавать своих детей в местные школы. Причины этого следует, на наш взгляд, искать не столько в недостатках организации системы среднего образования в Зарубежье, сколько в бесперспективности реставраторских планов и в стабилизации ситуации в СССР, в росте его международного авторитета.

Вузовское образование.

Перед высшей школой в эмиграции стояла двуединая задача: подготовить молодое кадры для будущей России и помочь зрелым ученым продолжить работу на благо науки и для собственного выживания.

В эмиграции сформировались три центра вузовского образования. Крупнейшим из них стала Центральная и Юго-Восточная Европа. Самым значительным сосредоточием русских вузов была Прага, прозванная “русским Гарвардом”. В Праге кроме двух педагогических институтов действовали еще 6 вузов. Складыванию благоприятных условий для вузовского образования русских эмигрантов в Праге способствовала “Русская акция”, предпринятая чешским правительством. Русским профессорам и преподавателям было предоставлено жилье и регулярная заработная плата. Около 4000 русских студентов получали стипендию (от 480 до 600 крон). Все русские студенты снабжались платьем, бельем, книгами и учебными пособиями.

Другим регионом вузовского образования в эмиграции можно считать страны Западной Европы. Особенностью его было то, что здесь не создавалось чисто русских учебных заведений. Студенты-беженцы интегрировались в уже действующие вузы. Так, парижские вузы свободно принимали всех желающих, поэтому открывать вузы отдельно для русских не было смысла. Как и в Париже в других городах Франции для русских студентов были устроены общежития и столовые. Администрации этих городов ассигновали кредиты на стипендии русским студентам и предоставили льготы, освобождая их от платы за обучение. Но в отличие от Франции стипендиаты в Бельгии должны были по окончании вузов возвратить суммы, потраченные на их образование.

В Англии государственных субсидий фактически не было, английская общественность прохладно отнеслась к бедственному положению русского студенчества, большая часть которых была вынуждена обучаться за свой счет. Или за счет средств Земгора. Ряд стран (Швейцария, Голландия) вообще отказали в предоставлении субсидий. Е.С.Постников в своей статье о студенчестве России в эмиграции приводит таблицу, которая дает представление о материальной обеспеченности студентов и помощи государства страны проживания.

К сожалению, бытовые, материальные и прочие трудности не позволили всем студентам завершить свое обучение. Как это не удивительно, но имели место порой нерадение и леность. Профессора с горечью констатировали, что “жажда к учению, которая, после долгих лет войны и Белого движения, так ярко проявилось у изголодавшейся по духовной пище молодежи, начала постепенно падать и заменяться лишь стремлением получить диплом”.

Третьим центром вузовского образования в эмиграции считается Харбин. Особенностью вузов этого региона, было то, что они в значительной степени финансировались администрацией КВЖД, а среди Харбинцев в первой половине 1920-х годов были как убежавшие от большевистского режима россияне, так и советские граждане. Жизнь студентов в Харбине мало чем отличалась от других регионов.

3. Наука

Центры и организация русской науки Зарубежья

Точной численности русских ученых добровольно покинувших свою Родину или изгнанных советской властью, привести невозможно, так как они оказались рассеянными по всему миру, часть из них быстро ассимилировалась. В 1931 г. попытка подсчета русских ученых в эмиграции была проведена Русским научным институтом в Белграде. В результате анкетирования были выявлены 472 русских ученых, среди которых насчитывалось 5 академиков, 140 профессоров.

Русские ученые, как правило, концентрировались вокруг научных институтов, один из которых, находился в Берлине. В его создании принимали участие В.А.Мякотин, С.Л.Франк, Б.П.Вышеславцев, Н.А.Бердяев. Институт состоял из четырех отделений: духовной культуры, экономического, правового и сельскохозяйственного. При нем работал кабинет по изучению современной русской культуры, в задачу которого входило собирание, хранение, изучение и публикация исторических источников по истории России.

Центром научной и культурно-просветительной деятельности стала Прага. Здесь существовали ассоциация академических учреждений, Комитет помощи русским профессорам, студентам и инженерам. Работал институт изучения России, преобразованный в 1924 г. из Русского научного института сельского хозяйства, Русский Свободный (Народный) университет, Русский юридический институт, Русское историческое общество, Русский Заграничный исторический архив и другие. В этих учреждениях получили возможность работать специалисты различных направлений.

По мнению П.Е.Ковалевского ни в одной научной области русские за рубежом не развили такой широкой деятельности, как в геологии и связанной с нею науке почвоведения, применяя в них русские методы, унаследованные от основоположников этих наук еще в России. Большими достижениями отличалась в начале ХХ века русская почвоведческая наука. Основы которой были заложены В.В.Докучаевым (1848-1903). В эмиграции во Франции работал его ученик В.К.Агафонов, в прошлом профессор Таврического университета. Под его руководством была составлена первая почвенная карта Франции и Северной Африки.

Говоря об ученых биологах, нельзя не назвать К.Н.Давыдова. Активную научную работу и организаторскую работу за рубежом проводил бывший ректор Московского университета М.М.Новиков. В 1952 г. в Нью-Йорке, в возрасте 76 лет, он издал интереснейшую книгу воспоминаний “От Москвы до Нью-Йорка. Моя жизнь в науке и политике” где очень талантливо и остроумно он рассказывает о своей научной карьере в России и в эмиграции, о причинах высылки из России, о традициях в научном мире, создает портреты многих современников и коллег.

Славу русской науки в Зарубежье составили труды русских медиков, среди которых нельзя не назвать первую женщину, получившую кафедру хирургии в России, профессора Н.А.Добровольскую-Завадскую. В Париже она руководила занятиями в институте Кюри, изучая воздействие радиолучей на патологические ткани и наследственность раковых опухолей. Влиянию радиолучей и электронаркозу, а также изучению внешних факторов на развитие рака были посвящены труды Н.М.Самсонова. его метод теперь применяется во многих странах.

В Белграде, Берлине, Лондоне, Каире, Нью-Йорке, Праге, Риге, Талине, Шанхае, Харбине и других возникают в начале 1920-х гг. общества русских врачей. Их целью становилась помощь медикам в трудоустройстве, в организации обмена опытом, проведение теоретических семинаров, оказание моральной и материальной поддержки коллегам. Некоторые из них даже издавали свои журналы.

В 1928 г. в Праге прошел съезд медицинских обществ, и в результате возникло “Объединение русских врачей за границей” с центром в Париже. В ноябре 1936 г. состоялся второй съезд этого Объединения. К этому времени в него входили общества из Великобритании, Болгарии, Королевства СХС, США, Франции, Чехословакии, Эстонии, и другие.

Отвергнутыми Россией оказались известные ученые химики, среди которых звездой первой величины считался В.Н.Ипатьев. С 1930-х годов он жил в США, но в качестве консультанта его приглашали в другие страны, как признанного авторитета в отношении католитических реакций при высоком давлении. Огромное значение для науки имели его открытия в области катализа нефти и применения углеводов. Он был членом нескольких академий и получил высшие научные награды. Английский ученый Донан писал: “Я имею самое высокое мнение о работах проф. Ипатьева, чье имя будет всегда известно, как одного из великих пионеров каталитических реакций”. Один из американских ученых, декан школы химии и физики штата Пенсильвания выразился еще более ярко: “Я сказал бы, что Россия породила трех выдающихся химиков: Ломоносова, Менделеева и Ипатьева”.

Россия лишилась также видных математиков А.Д.Белимовича, преподававшего впоследствии Белградском университете, крупного специалиста в области теоретической механики, Н.Н.Салтыкова, труды которого получили всеобщее призвание и действительным членом Сербской Академии Наук, С.П.Тимошенко, преподававшего в Мичиганском университете, автора двухтомного издания “Сопротивление материалов”. За большой вклад в развитие мировой науки он был избран членом многих национальных академий наук и почетным доктором ряда университетов.

Перечисляя список имен этих выдающихся представителей русской науки, нельзя не согласиться с мнением проф. Е.Н.Тимонина, что “произошла настоящая “утечка мозгов” за рубеж, что, безусловно, нанесло большой урон отечественной науке”. Прав был Т.Рузвельт, сказав, что Россия с лихвой рассчиталась с мировым сообществом за царские долги, отдав миру такую плеяду знаменитостей.

Разговор о русских ученых-эмигрантах следует вести не только для того, чтобы вернуть России имена ее сыновей, но и с тем, чтобы составить общую картину прошлого науки и техники России.

Научно-просветительная работа

Кроме собственно научной работы русские ученые вели большую просветительскую деятельность. Пожалуй, самым крупным научно-просветительным учреждением можно считать Свободный (Народный) университет в Праге, просуществовавший с 1923 по 1939 гг. Подобно Московскому городскому народному университету им. Шанявского, здесь также популяризаторская деятельность совмещалась с серьезной научно-исследовательской работой, охватывались различные направления науки и искусства.

Обучение в нем осуществлялось по трем ступеням. Низшая ступень имела целью искоренение неграмотности среди взрослых эмигрантов, в основном среди казаков и крестьян, живших в Праге и ее окрестностях.

Из предметов среднего образования большой успех имели курсы иностранных языков, знания которых помогало многим устроиться в жизни. Кроме того, периодически открывались курсы счетоводства, торговой корреспонденции стенографии, землемерные и дорожно-строительные курсы, женские медицинские курсы для подготовки сестер милосердия.

Наряду с ученой деятельностью наш университет проявлял себя и в области искусства. По инициативе бывшего артиста петербургской Мариинской оперы Александровича устраивались в течение многих лет исторические концерты, первая часть которых посвящалась лекции о ком-либо из выдающихся русских композиторов, а вторая часть камерному исполнению его произведений. Менее успешными оказались попытки ставить отдельные сцены из опер в костюмах и с декорациями. На это у нас не хватило сил, ни материальных, ни артистических. Такая же неудача постигла и драму.

Университет организовывал литературные вечера, посвященные русским писателям, а также торжественные собрания по случаю знаменательных дат истории России или годовщин выдающихся русских людей. Таким образом, непрестанно удерживалась и крепилась духовная связь с нашей далекой родиной, с ее умершими и еще жившими тогда созидателями в области культуры. Забота деятелей Народного университета заключалась в том, чтобы питаться корнями своего отечества.

4. Русская зарубежная литература

Зарубежная Русская литература является частью русской литературы, без которой портрет, последней, не полон. Рассмотрение литературы русского Зарубежья не возможно без соотнесения с историей Советской литературы..

Революция вырвала из сердца России наиболее крупных писателей, обескровила, обеднила русскую интеллигенцию. Не порвав связи с традициями русской литературы, они были вынуждены порвать связи с Россией советской.

Признанным центром русской литературы начала 1920–х гг. становится Берлин. Именно сюда стекается значительная часть литераторов, журналистов и издателей. Жизнь русской колонии была сосредоточена в западной части города, в районе Шарлоттенбург, который многие, по словам А.Белого, называли либо Петербург, либо Шарлоттенград.

Крупнейшие Берлинские издательства ориентировались вначале на возможный русский рынок. Это связано с надеждами на примирение с Россией: в это время в эмиграции начинают распространяться идеи сменовеховства. О причинах возникновения этого течения, его целях и задачах необходим отдельный разговор, предмет которого находится за рамками данного спецкурса. Однако, заметим, что одной из причин появления сменовеховства, пусть не самой важной, является ностальгия эмигрантов по родине. Эмигранты в начале не улавливали нюансов НЭПа. Между советской Россией и эмиграцией в Германии в середине 20-х годов не было “железного занавеса”. То, что появлялось в эмигрантских изданиях, вскоре попадало на страницы советской прессы.

Около двух лет просуществовал в Берлине русский “Дом искусств”; за этот короткий срок в нем было проведено 60 различных выставок и концертов, выступали русские и немецкие знаменитости, в основном из литературных кругов (Т.Манн, В.Маяковский, Б.Пастернак и др.).

Однако, к середине 1920-х годов в СССР начинает формироваться жесткая цензурная политика, о чем свидетельствуют многие цензурные документы Главлита, созданного в 1922 г. 12 июля 1923 г. был разослан специальный циркуляр Главлита: “К ввозу в СССР не допускаются:

1) все произведения, носящие определенно враждебный характер советской власти и коммунизму;

2) проводящие чуждую и враждебную пролетариату идеологию;

3) литература, враждебная марксизму;

4) книги идеалистического направления;

5) детская литература, содержащая элементы буржуазной морали с восхвалением старых бытовых условий;

7) произведения писателей, погибших в борьбе с советской властью;

8) русская литература, выпущенная религиозными обществами не зависимо от содержания”.

Развитию высокого уровня русского книгоиздательства способствовала деятельность, созданного в Берлине, “Общества ревнителей русской книги”, считавшего целью объединение любителей русского книжного искусства и содействие последнему путем проведения выставок, конкурсов, организацию докладов и выпуска специальных изданий.

Однако с конца 1920-х гг. издательский бум заканчивается. Это пагубно сказывается на состоянии эмигрантской литературы. Она начинает терять своего читателя. Книги еще выходят; но издаются они целиком или в части на средства писателя , в чистый ему убыток.

Со страниц эмигрантской литературы звучат снежно-ледяные мотивы, начиная от гимна галлиполийцев 1921 г. (“Замело тебя снегом, Россия, замело сумасшедшей пургой. И печальные вихри земные панихиды поют над тобой”).

В первой половине 1920-х среди эмиграции наблюдается всплеск религиозных настроений. Ф.А.Степун в своем философском романе в письмах “Федор Переслегин” объяснял это так: “Как всякий раненый зверь ползет умирать в свою нору, так и человек в тяжелые минуты жизни инстинктивно стремится в свою духовную берлогу. Темная же берлога духа – кровь, т.е. род, происхождение, заветы предков, память, детство. Для русской эмиграции в 1920-е гг. характерно массовое устремление в “берлогу” – в религию. И еще в недавнем прошлом материалист, прежде писавший, что после смерти его вырастет только лопух, теперь умиленно запел “Христос воскресе”…” Именно этим объясняется, кстати, среди эмигрантов огромная популярность философов-идеалистов.

Вторая половина 1920-х гг. стала временем несомненного расцвета эмигрантской литературы. Объясняется это, видимо, тем, что нужно было время, чтобы утихла боль, а эмоции уступили место спокойному анализу и раздумью. В это время большинство писателей старшего поколения создают наиболее значительные свои произведения. С 1925-1935 гг. И.А.Бунин издал “Митину любовь”, “Солнечный удар”, “Дело корнета Елагина”, “Божье дерево”, “Жизнь Арсеньева”; Б.К.Зайцев – “Преподобный Сергий Радонежский”, “Странное путешествие”, “Афон”, “Анна”, “Дом в Пасси”, “Жизнь Тургенева”; И.С.Шмелев – “Про одну старуху”, “Свет разума”, “история любовная”, “Няня из Москвы”, “Богомолье”, “Лето Господне”; А.М.Ремизов – “Оля”, “Звезда надзвездная”, “По карнизам”, “Три серпа”, “Образ Николая Чудотворца”; Д.С.Мережковский – “Мессия”, “Тайна Запада”, “Наполеон”, “Иисус Неизвестный”; Н.А.Теффи – “Городок”, “Воспоминания”, “Авантюрный роман”; М.А.Алданов – “Чертов мост”, “Ключ”, “Бегство”, “Девятая симфония”, “Исторические портреты”; А.И.Куприн – “Колесо времени”, “Юнкера”. Выходят книги стихов В.Ф.Ходасевича, М.И.Цветаевой. Появляются первые беллетристические произведения М.А.Осоргина ("Сивцев вражек", "Свидетель истории", "Книга о концах").

Заявляют о себе молодые прозаики: Н.Н.Берберова, Л.Ф.Зуров, И.В.Одоевцева. Возникают группировки молодых поэтов – “Перекресток”, “Кочевье” и “Зеленая лампа” в Париже, “Скит поэтов” в Праге, “Кружок поэтов” в Берлине, поэтические содружества в Варшаве, Белграде, Талинне, на Дальнем Востоке.

Писателем “первого ряда” в эмиграции считается А.И.Куприн. Его статус “мэтра” классической русской словесности был непоколебим. В 1920-е годы выходят пять его сборников. Он работал во многих газетах, но материальные трудности и нездоровье все больше давали о себе знать. Деятельный по натуре Куприн принимался за многие “коммерческие” начинания: пытался сниматься в Голливуде, открывал переплетную мастерскую и писчебумажный магазин. “Кляну себя, что про запас не изучил ни одного прикладного искусства, или хоть ремесла. Не кормит паршивая беллетристика …”. Проекты прогорали, не хватало денег на крохотную квартирку из двух комнат, не говоря уже о лечении. А был он тяжело болен (серьезные нарушения мозгового кровообращения, повлекшие за собой ухудшение двигательной способности и резкую потерю зрения).

Своеобразной вершиной признания литературы Русского Зарубежья стало присуждение в ноябре 1933 г. Нобелевской премии И.А.Бунину. Он стал первым русским писателем, удостоившим этой высокой награды.

“И.А.Бунин прожил несколько десятилетий во Франции. Читатель, вероятно, заключит, что этот писатель с мировым именем, нобелевский лауреат, блистал во “Всем Париже”, окруженный завистливым почтением. Нет, не блистал, да и вряд ли кто из “всего Парижа” был с ним хорошо знаком. Прославился на месяц, когда получил нобелевскую премию, но отточенный отделкой своего письма так и не заинтересовал парижских литературных снобов. А затем снова стал для французов, которым примелькалась на улице или в кафе его характерная, очень прямая фигура, тонкое старческое лицо и холодный, высокомерный взгляд, всего-навсего “мсье Бунин”, русским эмигрантом, который, кажется что-то пишет на своем сладкозвучном, но, увы, на французский совершенно непохожем языке. И мало кто из его соседей, в Париже или на Ривьере, где он жил долгие годы, вступал с ним когда-нибудь в разговор. По очень простой причине: Бунин плохо говорил по-французски. Понимал все, читал в подлиннике своего любимого Мопассана, но свободно изъясняться так и не научился. Невероятно, но факт!”.

Русская Зарубежная литература явилась прямой продолжательницей литературы Серебряного века. Она заняла достойное место в сокровищнице мировой литературы. Однако, стоит отметить, что большая часть писателей и поэтов оказавшихся в эмиграции, утратив свои корни и потеряв широкого читателя, все же не смогли сполна реализовать свои возможности.

5. Искусство

Балет

В начале ХХ века русское балетное искусство достигло своего расцвета. На сценах столичных театров блистали Матильда Кшесинская, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вера Трефилова, Вацлав Нежинский, Михаил Фокин и многие другие. Европейский зритель познакомился с русским балетом еще в 1909 году во время так называемых дягилевских сезонов в Париже. Они продолжались 6 недель и имели огромный успех. Это был триумф русского балета. В 1911 году из ведущих артистов была сформирована труппа “Русский балет”, которая с этого времени начинает гастролировать по многим странам мира, демонстрируя сокровища русского театрального искусства: половецкие пляски из оперы “Князь Игорь”, “Шехерезаду”, “Лебединое озеро”, “Жар-птицу”, “Петрушку”. Европейский зритель практически впервые услышал музыку М.Мусоргского, Н.Римского-Корсакова, П.Чайковского, И.Стравинского, увидел декорации А.Бенуа, Л.Бакста, К.Коровина, Н.Рериха, Н.Гончаровой, М.Ларионова. Руководителем и антрепренером этой труппы стал С.П.Дягилев. Он сделал русские сезоны эпохальным событием в культурной жизни Европы.

Живя за счет гастролей “Русский Балет” не мог не учитывать симпатий публики и остаться в стороне от модных в европейском балете веяний. Именно в это время в Европе набирают силу различные модернистские течения. Труппа переживает тяжелые времена, когда с приходом Б.Нежинской в качестве балетмейстера, в ней начинает господствовать конструктивизм декораций, модернистское упрощение музыки и “акробатизм” хореографии.

Значение С.П.Дягилева для балетного искусства трудно переоценить. Именно С.П.Дягилев привез на Запад спектакли русской классики. Он выдвинул, а в ряде случаев и воспитал, хореографов, которые сыграли решающую роль в развитии мирового балета. Гастролируя по миру, дягилевцы проявляли живейший интерес к танцевальным традициям других стран, вбирая в свое творчество лучшие из них.

Хореографы и балетмейстеры, работавшие с С.П.Дягилевым, создали свои труппы. Наиболее известные деятели русского балета были приглашены в национальные театры различных стран в качестве балетмейстеров, солистов и артистов кордебалета.

Так, любимец С.П.Дягилева С.Лифарь продолжил свою творческую работу в Гранд-Опера. Учитывая богатый опыт балетмейстера, руководство Сорбонны пригласило его на педагогическую работу, поручив ему чтение курса по истории и теории танца.

Неожиданные педагогические способности обнаружила прима-балерина дореволюционного балета М.Ф.Кшесинская. Оказавшись с семьей в эмиграции и быстро прожив свои сбережения, она была вынуждена подумать о хлебе насущном. С этой целью балерина открывает студию танцев в Париже, из которой впоследствии вышли многие известные танцовщицы.

При ее участии родился в балете особый жанр пластической мелодекламации. Поставленный для нее М.М.Фокиным в 1907 году концертный номер “Умирающий лебедь”, надолго стал символом всего русского балета. Титанический труд и необходимость зарабатывать себе на жизнь подорвали ее здоровье. Она скончалась в Гааге во время гастролей. Тело ее было перевезено в Лондон и похоронено на кладбище Гольдерс-Грин.

Судьбы артистов на чужбине оказались нелегкими. Но русский балет не просто ушел из жизни. Можно с уверенностью сказать, что он пустил глубокие корни, а зарубежный балет сформировался под влиянием русского балета.

Музыкальное искусство

Для музыкантов и композиторов эмиграция оказалась не лучшим способом для продолжения творческой деятельности. Во-первых, они лишились своей публики. Ведь, если литератор может просто прочесть свое произведение, то музыканту необходимо устраивать дорогостоящие концерты, которые практически никогда не окупаются. Хорошо, если его творчество имеет камерный характер, тогда композитор может сам исполнить свои произведения. Но, если он симфонист, то для создания хорошего оркестра, ему необходимы огромные средства, которых, естественно, не было. Музыкальное творчество доходов не дает, его существование невозможно без меценатства. У русских эмигрантов денег не было, поэтому даже на концертах в Париже набиралось не более двухсот человек и то на две трети на бесплатные места.

Во вторых, возникли серьезные сложности и с публикацией музыкальных произведений. Несмотря на то, что вместе с композиторами эмигрировали четыре русских музыкальных издательства, фактически композиторы издаваться не могли. Издательства в тяжелых экономических условиях были вынуждены перейти на самоокупаемость, а поэтому печатали только известных авторов и то в малых количествах.

В третьих, нужно учитывать особенности эмигрантской публики, которая жила воспоминаниями. Для большинства была интересна та музыка, которую они слушали в России. Их не интересовало новое.

В четвертых, русские композиторы потеряв прежнюю публику не получили признание и среди европейцев. Русский композитор застал в Европе иное музыкальное “понимание”, иное звукосозерцание, несомненно, более урбанизированное, потерявшее последние связи с эстетическими родниками.”

Перспективы для развития музыкального творчества в эмиграции сокращались также отсутствием молодежи. Это объясняется тем, что композитор обычно “закладывается” в раннем детстве, годам к десяти, затем необходимы долгие годы учебы. Мировая война, революция и Гражданская война не позволили сформировать этой поросли, молодежь не успела получить музыкального образования. Композиторам Зарубежья почти всем было более 40 лет.

Все выше изложенное объясняет, на наш взгляд, причины угасания в эмиграции русского музыкального искусства. Многие композиторы, выехав за рубеж, вскоре почувствовали, что их положение менее выгодно, чем оставшихся в России, поэтому они решают вернуться.

И все же не следует думать, что в эмиграции не было музыкального творчества.

Главенствующее положение на музыкальном Олимпе в русском Зарубежье занимал И.Ф.Стравинский. Несомненно, И.Ф.Стравинский был новатором в музыкальном искусстве. Он создал новый тип музыкального спектакля, характерный для современного условного театра, совмещающий различные театрально-сценические приемы: в балет вводится пение, а музыкальное действие поясняется речевой декламацией.

Несмотря на то, что композитор уехал из России еще задолго до революции, он остался истинно русским композитором. В конце своей жизни он говорил: “Я всю жизнь по-русски говорю, по-русски думаю, у меня слог русский”.

Любимцем публики был необычайно популярный в России до революции С.В.Рахманинов. В декабре 1917 года он уехал в Скандинавию и больше не вернулся в Россию. С этого времени начинается второй период его творчества, к сожалению, менее плодовитый, чем первый. Зарабатывая себе на жизнь, он гастролирует из страны в страну. Его называли первым пианистом мира. В отличие от большинства эмигрантов бедности он не знал. У него был прекрасный особняк на озере в Швейцарии, автомобиль, яхта. Не раз он оказывал бескорыстную материальную помощь многим своим соотечественникам. Первые 10 лет эмиграции Рахманинов не написал ничего нового. Многие объясняли это его душевным кризисом, вызванным разлукой с Родиной. Рассказывают, что, когда однажды в Швейцарии композитор Н.К.Метнер спросил у Рахманинова, почему он мало сочиняет, тот ответил: “Как же сочинять, если нет мелодии, если я давно уже не слышал, как шелестит рожь, как шумят березы”.

В последние годы жизни он создал всего 6 крупных произведений, в которых преобладали темы печали, тоски, смерти. Эта романтическая нота особенно ярко проявилась в Третьей симфонии (1936 г.) и “Рапсодии на тему Паганини” (1936 г.).

Крупным представителем музыкального искусства в русском Зарубежье был С.С.Прокофьев. Еще до революции он прославился в России как композитор, пианист и дирижер. Покинул Россию в 1918 г. и до возвращения на родину жил в Париже. Он признавался друзьям, что в его ушах “должна звучать русская речь”. Окончательно поняв всю бесперспективность своего проживания в эмиграции, в 1932 г. С.С.Прокофьев все же возвращается в СССР и начинает плодотворно работать, создав музыку к кинофильмам “Александр Невский”, “Иван Грозный”, балеты “Ромео и Джульетта”, “Золушка”, “Сказ о каменном цветке”, оперу “Война и мир”.

И все же звездой первой величины на музыкальном небосклоне Зарубежья была фигура Ф.И.Шаляпина. Его концерты всегда проходили в переполненных залах. Для русских эмигрантов они были особенно волнующим, радостным событием. “Зал, переполненный бедно одетыми эмигрантами, вел себя истерически … Выкрики... Рыдания. Стены и пол сотрясались от хлопков”, – так вспоминала Н.Ильина об одном из концертов певца в Харбине. За границей Шаляпин не бедствовал. У него не было отбоя от бесчисленных контрактов. В письме Горькому он писал “валюта вывихнула у всех мозги и доллар затемняет все лучи солнца. И сам я рыскаю теперь по свету за долларами и хоть не совсем, но по частям продаю душу черту”. Отношения с советской Россией у него были сложными. Как уже отмечалось, из России он выехал в 1922 г. на гастроли, твердо решив не возвращаться. Такое решение не легко далось артисту: в России остались дети от первого брака. Известно, что в ноябре 1918 г. Шаляпину первому было присвоено звание Народного артиста республики. Но в 1927 г. его за невозвращение лишили этого звания. Ф.И.Шаляпин это тяжело переживал, о чем можно судить по его мемуарам.

В отличие от симфонической музыки русская опера вызывала интерес у зарубежной публики. Это объяснялось тем, что она была очень зрелищным видом искусства, соединявшим пение, сценографию и декорации, причем, каждому из этих элементов, уделялось большое значение. В отличие от России, в традициях европейского театра огромное внимание уделялось только вокалу, поэтому русская опера выгодно отличалась от европейской. Нравилось также обилие в русских операх массовых хоровых сцен. Поэтому большинство театров мира с удовольствием приглашали русских певцов и ставили русские оперы.

Театр

В культуре Русского Зарубежья видное место занимает драматическое искусство. Оно было представлено выехавшими из России актерами.

Первым драматическим театром была так называемая “Пражская группа” Московского Художественного театра, которая через Константинополь выехала в начале в Болгарию, затем в Сербию, и в конце концов остановилась в Праге. Они создали здесь театр с чеховской эмблемой “Чайки”. Это был единственный театральный коллектив, который выехал из России с готовым репертуаром, декорациями, костюмами и полным реквизитом. Театр действовал, в основном, на средства правительства Чехословакии. Коллектив выезжал на гастроли в Англию, Австрию, Болгарию, Бесарабию, Германию, Румынию, Королевство СХС. За рубежом слава этого театра была столь велика, что артистов повсюду принимали очень радушно.

Несколько русских драматических коллективов существовало в Париже. В 1924 г. известный театральный режиссер Ф.Комиссаржевский открыл театр-кабарэ “Радуга”, но он просуществовал не долго. В этом же году возникает постоянно действующий Русский драматический театр. Во главе коллектива становится А.И.Хорошавин. В качестве режиссера был приглашен В.Д.Муравьев-Свирский, после его смерти артист МХТа И.В.Дуван-Терцев. Театр действовал недолго, всего один сезон.

В 1927 г. в Париже артисткой Петербургского Малого театра Д.Н.Кировой (кн. Касаткиной-Ростовской) был основан Русский интимный театр. Д.Н.Кирова выступала в нем не только как актриса, но и как режиссер театральной труппы. Кроме классики они ставили пьесы современных авторов.

Русский эмигрантский театр устанавливал контакты с французскими театрами, в которых русскими режиссерами ставились пьесы русских драматургов. Самым значительным событием театральной жизни “русского Парижа” в 1920-е гг. были гастроли Московского Художественного театра, которые состоялись в декабре 1922 г. Было дано 8 спектаклей, среди них “Царь Федор”, “На дне”, “Вишневый сад”. В Париж приехали О.Книппер, К.Станиславский, И.Москвин, В.Качалов, В.Лужский, Л.Вишневский. “Последние новости” писали: “приехали кудесники. Вновь ожили старые чары, вновь потрясена душа наша. Осиротевшими останемся мы здесь без них, принесших с собой прелесть родины, волшебство классической речи, строгость движений, затаенную скорбь души”. Многочисленные попытки создания театральных коллективов из выехавших актеров предпринимались в Берлине. Свидетельство об этом мы можем получить из статьи Г.Офросимова, опубликованной в 1921 г. в газете “Голос эмигранта”. “Первые спектакли в Берлине были организованы Л.Б.Потоцкой и В.М.Шумским в августе 1919 в помещении Deutsch. Theater и Theater des Westens. Даны были “Осенние скрипки”, “Роман”, “Ревность”, “Земной рай”. Открытие собрало переполненный зрительский зал и спектакли эти встретили благоприятные отзывы и поддержку не только существовавшей тогда русской прессы, но даже и немецкой. Однако вследствие повышения цен на места и ряда других причин спектакли эти, происходившие в праздничные дни утром, начали давать большой убыток, и их пришлось прекратить.

В большинстве своем к концу 1930-х годов чисто русских театральных коллективов уже не существовало. Эмигранты адаптировались к окружающей действительности, освоили язык стран проживания и острой потребности в существовании собственно русских театров уже не было. И все же русское зарубежное искусство внесло существенный вклад в развитие мирового театра и кино. Большую роль в этом сыграли такие режиссеры-новаторы как М.А.Чехов и Н.Н.Евреинов.

Живопись

В 1920-е годы в эмиграции по разным причинам оказались такие видные представители изобразительного искусства как Л.С.Бакст, А.Н.Бенуа, И.Я.Билибин, Н.С.Гончарова, М.В.Добужинский, М.Ф.Ларионов, В.В.Кандинский, С.Т.Коненков, К.А.Коровин, С.К.Маковский, Н.К.Рерих, З.Е.Серебрякова, С.Ю.Судейкин, М.З.Шагал, А.Г.Явленский и многие другие.

Русские художники в эмиграции представляли самые различные течения и жанры. Среди них были как широко известные мастера, так и начинающие.. Лишь немногим удалось открыть свои мастерские и продолжить работу на чужбине. Вместе с тем, ряд известных художников продолжал выставляться. Их работы покупали картинные галереи и коллекционеры. В отличие от литературы изобразительное искусство является интернациональным жанром, в нем отсутствуют языковые барьеры, оно в большей степени аполитично. Поэтому признанные мастера сохранили свою популярность и в эмиграции. Кроме того, большая часть из них, уехав, не теряла связей с коллегами-соотечественниками, участвуя в совместных выставках и вернисажах.

Известным художником Зарубежья был А.Н.Бенуа, один из основателей “Мира искусства”. За границу он уехал в 1926 г. и обосновался в Париже. Здесь он сотрудничал с газетой “Последние новости”, помещая статьи по истории искусства, продолжал создавать графические работы. Однако подлинную революцию он совершил в театральном декоративном искусстве. До него декорации театральных сцен практически не были связаны с содержанием спектакля, а были его красочным фоном. С приходом Бенуа декорации становятся неотъемлемой частью всей композиции спектакля. Шедеврами живописи стали его декорации, показанные во время дягилевских сезонов к балетным постановкам “Золотой петушок” Римского-Корсакова, “Лебединое озеро” и “Щелкунчик” Чайковского. Им были оформлены оперные спектакли “Садко” Римского-Корсакова, “Пиковая дама” Чайковского, “Риголетто” Дж.Верди. и др.

Широкую известность, как художник-декоратор, приобрел в эмиграции М.В.Добужинский, уехавший из России в 1924 году. Его работы выставлялись как на групповых зарубежных выставках в Париже (1923) и Дрездене (1924), так и на персональных в Петрограде (1925), Таллинне (1925), Амстердаме (1928) и Лондоне (1935).

В известном смысле против своей воли попал в эмиграцию Н.К.Рерих.:. С 1916 г. по состоянию здоровья был вынужден поселиться в Финляндии, а после ее отделения оказался за пределами России. Его дневники свидетельствуют, что художник не собирался порывать с родиной. Советскую Россию он воспринимал как реальность. Нельзя забывать также, что социальные взгляды находились в стороне от марксизма, которому, по мнению Рериха, не хватало духовности.

В 1920 г. персональная выставка Н.К.Рериха открылась в Нью-Йорке. Она имела ошеломляющий успех. Здесь экспонировалось 175 работ художника. Все эти работы были, с одной стороны необычны для американцев по своей тематике, а с другой – очень убедительны по своим общечеловеческим идеалам и мастерству исполнения. После Нью-Йорка жители еще 28 городов США увидели картины Рериха. Впоследствии он еще несколько раз приезжал в США (1924, 1929, 1934 гг.). Можно говорить об огромном позитивном влиянии Рериха на культурную жизнь США и их искусство. Особенно сильным это влияние было на творчество американского художника Рокуэлла Кента. Имя Рериха и сейчас не предано забвению в США.

Кроме занятий живописью Н.К.Рерих уделял внимание работе над театральными декорациями. Так, в 1922 г. в Чикаго он создал декорации для оперы “Снегурочка”, в 1930 г. в Нью-Йорке для балета Стравинского “Весна священная”. Широкую известность Рерих получил как археолог и этнограф.

В отличие от других художников оказавшихся на чужбине Рерих не только продолжает свое творчество, но и ведет огромную общественную работу. Художник разрабатывает оригинальную эстетическую концепцию. В 1920 г. в США он организует Институт объединенных искусств, считая, что искусство очистит человечество. Здесь работали секции изобразительных искусств, музыки, хореографии, архитектуры, театра, литературы и другие. Институт был создан для работы среди молодежи.

В начале 1930-х г. по его инициативе была создана Всемирная лига культуры. Программа Лиги предусматривала работу по распространению идей мира и по охране культурных ценностей, предполагалось также оказывать поддержку передовым научным изысканиям, изучать вопросы материнства и детского воспитания, обмениваться культурными достижениями между государствами.

В конце жизни художник все же решает вернуться в Россию, но затянувшееся оформление документов не позволило ему это сделать. И он умер на чужбине.

Мы видим, что судьба благосклонно отнеслась к видным представителям изобразительного искусства Зарубежья, но мемуары большинства из них свидетельствуют о щемящей тоске по родине. Как знать, быть может, если бы в их жизни не было изгнанничества, их творческое наследие оказалось бы более значительным.

Заключение:

Любая масштабная эмиграция из любой страны, как насильственная, так и добровольная, – показатель глубокого кризиса, охватившего эту страну, кризиса экономического, политического, социального, прежде всего – духовного, когда страна отторгает от себя часть своего населения, зачастую – самую свободолюбивую и активную, чтобы оставшиеся под страхом смерти смогли вместиться в прокрустово ложе узкой, нетерпимой к иным взглядам и образу жизни идеологии. Эта узость неминуемо приводит и к экономическому упадку, ибо рабский труд – самый непроизводительный, а в подобных странах иного, свободного и производительного труда, не бывает.

История России ХХ столетия – это цепь непрекращающихся кризисов, следствиями которых являлись новые массовые миграционные потоки – своеобразные «кровопускания». Это цепь невероятных испытаний и напряжений русского этноса под чудовищным гнетом социальных ломок, массовых уничтожений в годы репрессий и Второй мировой войны с единым желанием – выжить, уцелеть и, в конце концов, зажить достойно. И что мы имеем к концу этого страшного столетия? Какие уроки мы извлекли из нашего, не единожды потрясшего всяческие устои века? Один и тот же вопрос в сердцах всех, уехавших и оставшихся: почему в России так плохо? Почему в ней почти нельзя жить? Почему в такой огромной, богатой природными и человеческими ресурсами, земле так неизбывно и вечно страдают люди? Кто виноват, и что делать?

Проблему русской эмиграции и возвращения не понять без разрешения этой нашей общей проблемы русской жизни, русского характера, русского пути в ХХ веке. То, что происходило в России и эмиграция из нее – это две стороны одной медали – русского кризиса (падения и наказания). Эмиграция – попытка «в одиночку» выйти из этого кризиса. Это невозможно. Необходимо общее покаяние и искупление. Время «собирать камни».

Литература:

http://aleho.narod.ru/book/ Волошина В.Ю. Культура русского Зарубежья: Мультимедиа курс. Омск, 2001

Вандалковская М.Г. Историческая наука в российской эмиграции в Европе в 20-30-е гг. (Основные центры, направления, проблемы) // Культурное наследие российской эмиграции: 1917-1940. М.: Наследие, 1994. Т. – С.71-79.

Зарубежная русская школа 1920-1924. - Париж, 1924. – С.33.

Историческая наука российской эмиграции 20-30-х гг. ХХ века (Хроника). /Сост. С.А.Александров. М.: Аиро-ХХ, 1998. – 311 с.

Квакин А.В. Российская интеллигенция и “Первая волна” эмиграции. Ч.1. Тверь: ТГУ, 1994. – 33 с.

Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия: История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920-1970). Paris, 1971. – 347 с.

Культурное наследие российской эмиграции: 1917-1940. В 2-х тт. М.: Наследие, 1994.

Русская молодежь в высшей школе за границей. Деятельность ЦК по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей 1922/1923 – 1931/1932 учебные годы. Париж, 1933. – 63 с.

Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции в 1920- гг. М., 1991.

Тимонин Е.И. Национальная культура Русского Зарубежья (1920-1930 гг.). Омск, 1997. – С.163.

История русской эмиграции как массового явления началась с 1920 г., когда в результате революции и гражданской войны око­ло 2 млн. человек оказались выброшенными за пределы родины. Судьба разбросала русских беженцев по всему миру. К 1921 г. сложилось несколько основных центров расселения русских эмигрантов со своей собственной культурной жизнью - газетами, журналами, издательствами, школами, университетами и науч­ными институтами. Это - Париж, Берлин, Прага, Белград, София и (первое время) Константинополь, через который шел основной поток беженцев. Большие русские колонии сложились в государ­ствах, ранее входивших в Российскую империю (государства-лимитрофы) - Польше, Литве, Латвии, Эстонии. По существу русским городом был Харбин.

Политическим центром русской диаспоры стал Париж, где нашли свой приют большинство политических деятелей, и где были созданы ведущие политические объединения эмиграции. Литературной столицей русской эмиграции в 1920-1924 гг. был Берлин. Главным университетским городом русского зарубежья стала Прага, благодаря специальной акции чехословацкого пра­вительства.

Среди эмигрантов было много людей интеллигентских про­фессий, правда далеко не всем удалось найти работу по специ­альности. За пределами России оказались известные писатели, ученые, артисты, художники, музыканты. По разным причинам и в разное время родину покинули А.Аверченко, К.Бальмонт, И.Бунин, З.Гиппиус, Д.Мережковский, А.Куприн, Игорь Северя­нин, Саша Черный, М.Цветаева, А.Толстой, П.Милюков, П.Струве, Н.Бердяев, Н.Лосский, П.Сорокин, А.Бенуа, К.Коро­вин, С.Рахманинов, Ф.Шаляпин и многие другие выдающиеся деятели русской культуры.

Русская культура в эмиграции продолжала традиции дорево­люционной культуры. Вместе с тем опыт выживания в отрыве от родной почвы, трудные взаимоотношения с властями стран, дав­ших приют, идейная борьба различных течений в эмигрантской среде оказывали существенное влияние на условия культурной жизни в российской диаспоре.

Русская эмиграция была очень пестрой по политическим взглядам. Далеко не всегда политические мотивы играли решаю­щую роль в отъезде. Многие бежали от невыносимых бытовых условий, другие следовали за друзьями и близкими, третьи счи­тали невозможным продолжение профессиональной деятельнос­ти в Советской России. Большинство рассчитывали на скорое возвращение на родину.

При всей пестроте судеб, взглядов, настроений, социального и имущественного положения русские эмигранты тяготели к об­щению. В эмигрантской среде господствовало представление о высокой культурной миссии российской эмиграции - сохранение и воспроизводство отечественной культуры. "Охранение русской культуры, русского языка, православной веры и русских тради­ций", - так видели свою задачу эмигранты первой волны. Боль­шую роль в консолидации русской диаспоры сыграла русская православная церковь, отгородившая ее от влияния других кон­фессий.

Условия развития культуры в Советской России часто проти­вопоставляют эмигрантским. Пишут о том, что русская культура целенаправленно уничтожалась тоталитарным большевистским режимом и смогла выжить только в эмиграции. Но условия эмиг­рации вряд ли можно рассматривать как благоприятные. Тяжелая экономическая ситуация послевоенной Европы сказывалась прежде всего на жизненном уровне эмигрантов. Что касается гражданских свобод, то на практике они часто оказывались таки­ми же мифическими, как на родине. По свидетельству Н.А.Бердяева, "свобода мысли в эмигрантской среде признава­лась не более, чем в большевистской России". Чрезмерная поли­тизация, черно-белое восприятие мира, агрессивность по отно­шению к политическим и идейным оппонентам, неспособность к компромиссу были типичными чертами сознания общества, рас­колотого гражданской войной. В этом отношении различие меж­ду Советской Россией и эмиграцией было невелико. Прошло много десятилетий прежде, чем Россия начала преодолевать это наследие революции и гражданской войны.

Культурно-просветительская работа в эмиграции началась еще в различных лагерях русских беженцев в Турции, Греции, Туни­се. В идейном самоопределении эмиграции большую роль играли лекции, беседы, собрания, которые организовывали такие видные деятели, как П.Б.Струве, П.Н.Милюков, Е.Д.Кускова, С.П.Мель-гунов. Характерны темы их выступлений: "Задачи русской обще­ственности", "Культурная роль эмиграции", "Россия, эмиграция и наши задачи", "Миссия русской эмиграции" и т.п.

Первая русская библиотека-читальня Всероссийского Земско­го союза и Всероссийского союза городов начала работать в ок­тябре 1920 г. в Константинополе, ставшем перевалочным пунк­том для основного потока беженцев. В 1921 г. в Константинопо­ле уже работали шесть русских библиотек и читален, две русские гимназии, начальная школа, курсы иностранных языков и раз­личные специальные и общеобразовательные курсы. В городе издавались русские газеты, работал летний русский театр, заро­дилась русская балетная школа, открылась художественная мас­терская для русских беженцев.

В 1920-1922 гг. в разных городах мира началось издание мно­жества русских газет. В 1920 г. возникло 138 новых русских га­зет, в 1921 - 112, в 1922 - 109 газет. Но жизнь их была коротка: к концу 1923 г. их осталось не более 100.

Налаживанием культурной работы занимались многочислен­ные общественные организации. Среди них большую роль сыгра­ли Всероссийский Земский союз и Всероссийский союз городов. Лишь в некоторых странах, таких, как Югославия, Болгария и Чехословакия, русские учебные заведения получали материаль­ную помощь от правительства. Именно в этих странах была со­здана обширная сеть русских учебных заведений, библиотек, ра­ботали различные профессиональные общества, художественные кружки.

Особую Акцию русской помощи провело правительство Че­хословакии, где в 1921-1925 гг. начали работать около 20 русских культурных учреждений, в том числе Русская народная библио­тека, Русский институт, юридический факультет при Карловом университете, народный университет, Русское историческое об­щество и Русский заграничный архив, различные школы, [гимна­зии и курсы.

Своеобразные условия сложились для русской диаспоры в Берлине. С одной стороны, инфляция и относительная дешевизна создавали благоприятную атмосферу для издательского дела. С другой - Германия была единственной страной в Западной Евро­пе, имевшей с 1922 г. дипломатические отношения с Советской Россией. В Берлине, куда часто приезжали советские писатели и художники, сложились уникальные возможности для общения между эмигрантской и советской интеллигенцией.

В Берлине было создано много издательств, которые были го­товы обслуживать как советский, так и эмигрантский рынок и печатать как советских, так и эмигрантских авторов. Самым крупным из них было издательство З.Гржебина, который в конце 1920 г. перенес свою издательскую деятельность из Петрограда сначала в Стокгольм, затем в Берлин.

В начале 20-х годов в Берлине возникло содружество "Веретено", объединявшее около 120 русских писателей и худож­ников, которое открыло в Москве свое отделение. В русском Берлине был создан свой Дом искусств по образцу петроградско­го Дома литераторов. Здесь встречались эмигрантские и советс­кие писатели, свои произведения читали А.Ремизов, В.Ходасевич, В.Маяковский, В.Шкловский. Орган петербургско­го Дома литераторов "Литературные записки" регулярно печатал сведения об эмигрантской литературе, списки выходивших за границей русских книг. Информацию о культурной жизни эмиг­рации давал советский журнал "Красная новь". В 1923-1925 гг. в Берлине по инициативе Горького издавался журнал, предназна­ченный для Советской России, правда туда не допущенный.

Общение между эмигрантами и неэмигрантами было настоль­ко тесным, что некоторых литераторов, проживавших тогда в Берлине, трудно с уверенностью отнести к советскому или эмигрантскому лагерю. В промежуточном положении находи­лись недавно приехавшие из России А. Белый, Ходасевич, Шкловский, И.Эренбург. Впоследствие из них лишь Ходасевич стал эмигрантом. Некоторые эмигранты, примкнувшие к смено­веховству, такие как, например, А.Толстой, подумывали о воз­вращении на родину. Неопределенным было положение Горько­го, который уехал за границу в 1921 г. под предлогом лечения, но задержался до 1928 г.

Такое положение не могло быть длительным. Процесс разме­жевания шел. Экономическая стабилизация в Германии привела к разорению массы русских идательств. Такая участь постигла, например, издательство З.Гржебина, которое с большим напря­жением 1сил и средств выполнило заказ советского правительства, но заказ не был востребован.

Таким образом, в первой половине 20-х годов были заложены основы культурной жизни русской диаспоры, определены типы и виды культурно-просветительских учреждений, наиболее при­способленных к условиям того или иного государства. Многие организации, созданные в начальный период изгнания, исчезли, другие впоследствии выросли в солидные предприятия. Так, на базе заочной политехнической школы, открытой в Париже в 1921 г., десять лет спустя был организован русский Высший техничес­кий институт.

Разочарование в старых лозунгах, которые привели Россию к гражданской войне, заставляло эмигрантскую интеллигенцию искать новый смысл существования. Оторванная от родной почвы физически, оказавшись в изгнании, она, душой и сердцем остава­лась с Россией. В начале 20-х годов в Русском Зарубежье возоб­новились старые споры о месте России в мировой цивилизации, об исторической роли интеллигенции. Обсуждались пути нацио­нального возрождения России, возможности эволюции больше­вистского режима. Возникали новые идейно-политические тече­ния и группы.

Заметным явлением идейной жизни эмиграции стало евразий-ство. Это течение впервые заявило о себе сборником статей со сложным названием "Исход к Востоку. Предчувствия и сверше­ния. Утверждение евразийцев", опубликованным в Софии в 1921 г. Авторы - П.Н.Савицкий, П.П.Сувчанский, Н.С.Трубецкой и Г.В.Флоровский - были неизвестны широкой публике. Впослед­ствии Трубецкой стал выдающимся лингвистом, Флоровский прославился как богослов и деятель экуменического движения (движение христианских церквей за объединение христианских церквей всех направлений). Идеи евразийцев разделяли такие крупные фигуры, как историк Г.В.Вернадский, философы Л.П.Карсавин и В.Н Ильин и др.

В основе этой идеологии лежало представление о России как о самобытной державе, существующей на стыке двух миров - Вос­тока и Запада. Евразийцы отстаивали самобытность русской культуры и выступали против западничества. Они считали, что оторванность большей части русской интеллигенции от нацио­нальной почвы и духовных основ народа сыграла роковую роль в революции. Большевизм оценивался противоречиво: с одной сто­роны, как итог европейской культуры, с другой - как широкое народное движение, восстание народа против европеизированной интеллигенции. Они смирялись перед революцией как перед сти­хийной катастрофой.

Это течение имело как поклонников, так и противников. Если одни видели в евразийстве проявление великорусского национа­лизма и упрекали евразийцев в примирении с большевистским режимом, то другие, напротив, считали их выразителями про­буждающейся национальной идеи.

Обстановка экономического и политического кризиса, пора­зившего послевоенную Европу, усиливала недоверие к западному парламентаризму и способствавала распространению евразийс­ких идей. Выходили новые сборники статей. В 1926 г. была опуб­ликована детальная политическая, социальная и культурная про­грамма евразийства. Но вскоре после этого внутри самого дви­жения наметился раскол, а увлечение евразийством пошло на спад.

Эволюция политических настроений эмигрантской интелли­генции нашла отражение в сменовеховстве. Сборник "Смена вех" увидел свет в Праге в 1921 г. и сразу привлек внимание как эмиг­рации, так и советских властей. Его авторы, (Ю.В.Ключников, Н.В.Устрялов, А.В.Бобрищев-Пушкин, С.С.Лукьянов, С.С.Чахо-тин, Ю.Н.Потехин) пытались найти место для интеллигенции в новой России, определить ее отношения с большевистской влас­тью. "Трудно любить Россию красную от пожара и крови, но ино­го пути нет для русского"- таким был лейтмотив сборника. Ин­теллигенция меняла "вехи", признавала историческую правоту большевизма. Сменовеховцы считали, что многолетний спор, который вела интеллигенция с властью, закончен. "Большевизм не только сумел вовремя учесть стремление масс - он пришел безоговорочно исполнить и заветы истории русской интеллиген­ции", - писал Ю.Ключников. Они призывали отказаться от воору­женной борьбы с советской властью и всеми силами способство­вать культурному и экономическому возрождению России. Не принимая большевизм идеологически, сменовеховцы надеялись, что он сможет воссоздать крепкую государственность. Они счи­тали, что переход к новой экономической политике означал нача­ло постепенной эволюции большевизма, что красное знамя "зацветает национальными цветами". Устрялов называл свою идеологию национал-большевизмом.

Сменовеховские идеи были сочувственно встречены больше­вистским руководством, хотя расценивались как буржуазно-реставраторские. Для налаживания мирной жизни страна нужда­лась в квалифицированных кадрах. Эмигрантов, готовых служить советской власти, охотно брали на работу в советские учрежде­ния за границей, разрешали возвращение на родину. Было разре­шено издание сменовеховского журнала "Новая Россия" ("Россия").

В эмигрантской среде сменовеховство не получило широкого распространения. Сменовеховская периодика - парижский жур­нал "Смена вех" и берлинская газета "Накануне", поддерживае­мые из Москвы, - не пользовалась уважением, а литераторы, со­трудничавшие с ней, подвергались остракизму. К середине 20-х годов сменовеховское движение выдохлось.

К этому времени завершился период адаптации эмигрантов, переживших первый шок вынужденного отрыва от родины. Большинство решило житейские проблемы, нашли источники существования, обустроили быт. Развеялись иллюзии о слабости советской власти и о возможности скорейшего возвращения на родину. Пришло осознание эмигрантского призвания - необходи­мости сохранить дух и традиции русской культуры, попираемой на родине большевиками. Наладилась культурная жизнь русского зарубежья. Проводились выставки, литературные вечера, кон­церты. Издавались журналы и газеты. С 1925 г. возникла тради­ция ежегодного проведения "Дней русской культуры", един­ственного торжества, объединявшего всю зарубежную Россию 9 . Для русского национального праздника культуры была выбрана символическая дата - день рождения Пушкина. Ни одна идея, ни одно мероприятие не собирало вокруг себя столько участников, сколько Дни русской культуры.

Самым значительным журналом Русского Зарубежья были "Современные записки" (выходил в Париже с конца 1920 по 1940 гг.). Журнал объявил себя внепартийным и был посвящен прежде всего вопросам культуры. По задачам и составу сотрудников он продолжал традиции "Русского богатства". В нем печатались по­чти все известные писатели и поэты Русского Зарубежья: И.Б-нин, Д.Мережковский, К.Бальмонт, М.Цветаева, А.Ремизов, И.Шмелев, М.Осоргйн, Ф.Степун, из младшего поколения -Н.Берберова, М.Алданов, В.Набоков. В журнале публиковались также философские, общественно-публицистические, научные статьи, имелся сильный критико-библиографический отдел.

Среди эмигрантских толстых журналов следует упомянуть также "Русскую мысль", издававшуюся с 1921 по 1924 г. сначала в Софии, затем в Праге и Берлине под редакцией П.Б.Струве. Журнал был продолжением дореволюционного издания.

Во второй половине 20-х годов количество русских изда­тельств резко сократилось. Художественная литература публи­ковалась главным образом в "Современных записках" и в изда­тельстве "Петрополис". Философская, религиозная и отчасти художественная литература издавалась в "УМКА-Ргеях". В 1928 г. при Сербской Академии наук на средства югославского прави­тельства была создана особая издательская комиссия. Это было результатом всеэмигрантского писательского съезда, проведен­ного в Белграде при поддержке правительства. Комиссия стала выпускать ранее неизданные произведения писателей Русского Зарубежья в серии под общим названием "Русская библиотека" а также серию "Детская литература". Были изданы книги Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелева, Ремизова и др., а также сборники русских народных сказок.

Периодом расцвета литературы Русского Зарубежья стал ко­нец 20-х - начало 30-х годов, когда большинство писателей созда­ли свои наиболее значительные произведения. Среди них "Митина любовь", "Дело корнета Елагина", "Жизнь Арсенева" Бунина, проза Цветаевой, первые романы Набокова, романы Ме­режковского.

Вместе с тем в это время в эмигрантской литературной среде возникли сомнения в возможности и нужности существования русской литературы за рубежом в отрыве от развивающегося языка, от родины. Пессимистический взгляд на эмигрантскую литературу во многом объяснялся ее особым положением по сравнению с другими видами искусств. Эмигрантские художники и музыканты могли непосредственно обращаться к публике тех стран, где они жили. Русские художники Ларионов и Н.Гончарова, Яковлев и др. прочно вошли в художественную жизнь Франции. С.Рахманинов, И.Стравинский, Ф.Шаляпин име­ли мировую известность. Русские ученые находили себе место в западных университетах и институтах. Русские же писатели нуж­дались в русском читателе, а эмигрантская читательская аудито­рия уменьшалась. Русских книг издавалось все меньше. Суще­ствовать литературным трудом могли только те писатели, произ­ведения которых переводились на иностранные языки. Таких бы­ло немного. Литература Русского Зарубежья не была популярна на Западе. Молодые писатели-эмигранты, вступая на литератур­ную стезю, обрекали себя на нищенское существование. Некото­рые из них уходили в литературу той страны, где жили.

Все же и в 30-е годы появлялись новые журналы, объединяв­шие главным образом молодое поколение эмиграции, - "Числа", "Встречи", "Утверждения". В 1937 г. в Париже возник второй после "Современных записок" крупный литературно-общественный журнал "Русские записки". Его задача была перекинуть мост между эмигрантской "столицей" и крупной русской колонией на Дальнем Востоке. Редактировал журнал П.Милюков. Но связь с Дальним Востоком быстро прекратилась, и журнал превратился в двойник "Современных записок" с боль­шей регулярностью выхода.

Журнал "Новый град" (1931-1939) отразил духовные поиски эмиграции тех лет. Его редактировали известные философы Ф.Степун и Г. Федотов, печатались Н.Бердяев, С.Булгаков, Н.Лосский. Для сближения и влияния на литературную моло­дежь журнал организовал общество "Круг" и выпустил три аль­манаха под тем же названием. Молодая эмигрантская литература заметно отличалась от того, что создавалось старшим поколени­ем. Для нее было характерно чувство глубокого одиночества, проистекавшего от социальной отверженности. Отсюда - ее уг­лубленность в себя, в мир души, в хаос кошмаров и навязчивых идей. Причины кризиса русской зарубежной литературы были не столько специфически эмигрантскими (оторванность от родины, от языка), - кризис переживала западноевропейская литература, под влияние которой все больше попадала литературная эмигра­ция.

Заслуга эмиграции состояла в сохранении исторической памя­ти. Мемуарная литература занимала немаловажное место в пуб­ликациях эмигрантской периодики и издательств. С первых лет эмиграции выходил "Архив Русской революции", основанный И.В.Гессеном, позднее в Париже стала выходить "Русская лето­пись".

Приближение мировой войны окрасило жизнь русской эмиграции тревожным ожиданием катастрофы. На первый план выходят политические споры о позиции, которую должна занять эмиграция в случае нападения Германии на Советский Союз. Большинство эмигрантов отрицательно относились к Гитлеру, но тем не менее рассматривали его как возможного спасителя России и Европы от коммунизма. При поддержке советских представителей во Франции и в ряде других стран были созданы "Союзы возвращенцев", которые агитировали эмигрантскую молодежь за возвращение в СССР. Эта пропа­ганда имела успех. В СССР вернулись А.Куприн, художник И.Билибин, муж и дочь М.Цветаевой - С. и А.Эфрон, вслед за ними без всяких иллюзий последовала сама Цветаева. В то же время эмиграция пополнялась за счет отдельных невозвра­щенцев и беженцев из СССР. Их рассказы об ужасах сталинского режима производили сильное впечатление на эмиграцию и западное общественное мнение.

Русская эмиграция как массовое явление началась после 1919 г., когда в результате революции и Гражданской войны около 2 млн человек оказались за рубежом. Судьба разбросала ру с- ских беженцев по всему миру. К 1921 г. сложилось несколько основных центров расселения русских эмигрантов со своей культурной жизнью - газетами, журналами, издательствами, школами, университетами и научными институтами. Это Париж, Берлин, Прага, Белград, София и Константинополь (первое время), через который шел основной поток беженцев. Большие русские колонии сложились в государствах, ранее входивших в Российскую империю, - Польше, Литве, Латвии, Эстонии. По существу русским городом был Харбин.

Несмотря на расстояния и границы, эмигранты поддерживали тесные контакты, что позволяет говорить о куль турной общности российского зарубежья. Большинство беженцев рассматривали свое положение как временное. Надеясь на скорое падение большевистского режима, они жили мечтой о возвращении на родину, что объясняет их нежелание интегрироваться в общества стран проживания и стремление вести привычную для русских жизнь. Они рассматривали эмиграцию не только как способ физического выживания, но и как возможность сохранить ценности и традиции отечественной культуры. К середине 20-х гг., когда иллюзии о слабости советской власти и возможности скорейшего возвращения на родину рассеялись, эмиграция утверждается в осознании своей высокой духовной миссии по сохранению национальных духовных ценностей.

В эмиграции были представлены все слои русского дореволюционного общества, но средний образовательный уровень был выше, чем в России. Среди эмигрантов было много людей умственного труда; правда, далеко не всем удалось найти работу по специальности. За пределами России оказались известные писатели, ученые, артисты, художники, музыканты. По разным причинам и в разное время родину покинули А. Аверченко, К. Бальмонт, И. Бунин, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, А. Куприн, Игорь Северянин, Саша Черный, М. Цветаева, А. Толстой, П. Милюков, П. Струве, Н. Бердяев, Н. Лосский, П. Сорокин, А. Бенуа, К. Коровин, С. Рахманинов, Ф. Шаляпин и другие выдающиеся деятели.

Русская культура в эмиграции продолжала дореволюционные традиции. Вместе с тем опыт выживания в отрыве от родной почвы, сложные взаимоотношения с властями стран, давших им приют, идейно-политическая борьба различных течений в эмигрантской среде оказывали существенное влияние на у словия культурной жизни в российской диаспоре. Русские культурные учреждения существовали на средства эмигрантских общественных организаций, пожертвования частных лиц, международных фондов и правительств стран проживания. В целом материальные возможности были очень скудными, отсутствие средств было часто причиной прекращения их деятельности.

В эмиграции были представлены все виды художественной культуры, наука, система образования, издательская деятельность. Доминирующее место занимала литература, которая выступала в роли

зоз хранительницы русской культуры в эмиграции. Это отчасти определялось той особой ролью, которую традиционно играла художественная литература в отечественной культуре, отчасти спецификой эмигрантской жизни. Научно-техническая интеллигенция, музыканты, художники легче интегрировались в культуру страны проживания, чем литераторы, которые нуждались в русском читателе.

Налаживанием культурной работы занимались многочисленные общественные организации. Среди них большую роль сыграли Всероссийский земский союз и Всероссийский союз городов. Лишь в некоторых странах, таких как Югославия, Болгария и Чехословакия, русские учебные заведения получали материальную поддержку от правительства. Особую акцию помощи провело правительство Чехословакии, где в 1921-1925 гг. начали работать около 20 русских культурных учреждений, в том числе высшие учебные заведения, различные школы, гимназии и курсы.

Основная цель системы образования в эмиграции состояла в сохранении русского самосознания в подрастающем поколении. Начальная школа давала азы грамотности и религии на русском языке; далее, как и в дореволюционной России, обучение продолжалось в гимназии или реальном училище. У пор делался на гуманитарные предметы - русский язык и литературу, историю; естественные предметы преподавались по программам стран проживания. Для детей, посещавших местные учебные заведения, были открыты воскресные русские школы. Преподавание было преимущественно традиционным. Первоначально школы работали по старой орфографии, хотя реформа правописания, принятая в Советской России, была фактически подготовлена до революции. Постепенно был осуществлен переход на новую орфографию.

Вузовским центром русского зарубежья стала Прага, где при поддержке чехословацкого правительства были открыты Ру сский университет, состоящий из двух факультетов - юридического и историко-филологического, Технический институт и Сельскохозяйственная школа. Для тех, кто не мог посещать занятия днем, был создан Народный университет. Создание русских вузов дало возможность для эмигрантской молодежи получить стипендии для обучения, а для многих ученых-гуманитариев - продолжить профессиональную деятельность. В этих высших учебных заведениях читали лекции

С. Франк, Ф. Степун, П. Струве, П. Милюков. Центром изучения религиозных дисциплин стал Свято-Сергиевский Богословский институт, открытый в 1925 г. в Париже.

Незаменимую роль в поддержании единства русского зарубежья играла издательская деятельность. В 1920-1922 гг. в разных городах мира возникло множество русских периодических изданий. Жизнь большинства из них была коротка: к концу 1923 г. осталось не более

100 газет. Наиболее популярными газетами были «Последние новости» (1920-1940 гг.) и «Возрождение» (с 1925 г.), издававшиеся в Париже, а также «Руль», выходившая в Берлине. Самым известным изданием в эмиграции были «Современные записки» (выходили в Париже с конца 1920 по 1940 г.). Журнал объявил себя внепартийным и был посвящен прежде всего вопросам куль туры. По задачам и составу сотрудников он продолжал традиции «Русского богатства». В нем печатались многие известные писатели и поэты ру сского зарубежья: И. Бунин, Д. Мережковский, К. Бальмонт, М. Цветаева, А. Ремизов, И. Шмелев, М. Осоргин, Ф. Степун, из младшего поколения - Н. Берберова, М. Алданов, В. Набоков. В журнале публиковались также философские, общественно-публицистические, научные статьи, имелся критико-библиографический отдел.

Среди эмигрантских «толстых» журналов следу ет упомянуть также «Русскую мысль», выходившую с 1921 по 1924 г. сначала в Софии, затем в Праге и Берлине под редакцией П.Б. Струве. Ж урнал был продолжением дореволюционного издания.

Издательская деятельность в эмиграции была крайне сложна из-за бедности издателей, маленьких тиражей, низкой покупательной способности русских читателей. В этом отношении условия, сложившиеся в начале 20-х гг. в Берлине, можно считать уникальными. Инфляция и относительная дешевизна создавали здесь благоприятные условия. Кроме того, Германия была единственной страной Западной Европы, имевшей с 1922 г. дипломатические отношения с Советской Россией, и в Берлин часто приезжали советские писатели и художники.

В Берлине было создано много издательств, которые были готовы обслуживать как советский, так и эмигрантский рынок и печатать как советских, так и эмигрантских авторов. Самым крупным из них было издательство 3. Гржебина, который в конце 1920 г. перенес свою деятельность из Петрограда сначала в Стокгольм, затем в Берлин. Гржебин вел переговоры о продаже книг в СССР, главным образом классики, но советская сторона сорвала их, и он разорился.

В начале 20-х гг. в Берлине возникло содружество «Веретено» с отделением в Москве, объединявшее около 120 русских писателей и художников. В городе был создан Дом искусств по образцу петроградского Дома литераторов. Здесь встречались эмигрантские и советские писатели, свои произведения читали А. Ремизов, В. Ходасевич, В. Маяковский, В. Шкловский. В «Литературных записках» издания петроградского Дома литераторов регулярно печатались сведения об эмигрантских публикациях, списки выходивших за границей русских книг. Информацию о культурной жизни эмиграции давал советский журнал «Красная новь». В 1923-1925 гг. в Берлине по инициативе Горького издавался журнал, предназначенный для Советской России, однако туда не допущенный.

Некоторых литераторов, проживавших тогда в Берлине, достаточно сложно с уверенностью отнести к советскому или эмигрантскому лагерю (А. Белый, В. Ходасевич, В. Шкловский, И. Эренбург). Из них лишь Ходасевич впоследствии стал эмигрантом. Некоторые примкнувшие к сменовеховству, например А. Толстой, вернулись на родину. Неопределенным было положение Горького, который уехал за границу в 1921 г. для лечения, но задержался до 1928 г.

Издательство «ИМКА-пресс», существующее и поныне в Париже, было изначально создано европейским представительством американской христианской молодежной ассоциации, которое издавало учебную и религиозную литературу для военнопленных. С середины 20-х гг. оно занималось изданием книг по философии и религии, а затем учебной и художественной литературы для ру сской эмиграции.

В 1925 г. возникла традиция ежегодного проведения Дней ру с- ской культуры, единственного торжества, объединявшего все русское зарубежье. Эта традиция продолжалась до Второй мировой войны и возобновилась, но уже в более скромных масштабах, в 1947 г. Для русского национального праздника культуры была выбрана символическая дата - день рождения Пушкина. Ни одна идея, ни одно мероприятие не собирало вокруг себя столько участников, сколько Дни русской культуры.

Оторванная от родной почвы физически, оказавшись в изгнании, эмигрантская интеллигенция душой и сердцем оставалась с Россией. В начале 20-х гг. возобновились споры о месте России в мировой цивилизации, об исторической роли интеллигенции. Обсуждались пути национального возрождения, возможности эволюции большевистского режима. Возникали новые течения и группы.

Заметным явлением идейно-политической жизни эмиграции стало евразийство. Это течение впервые заявило о себе сборником статей со сложным названием «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», опубликованным в Софии в 1921 г. Его авторы - П.Н. Савицкий, П.П. Сувчанский, Н.С. Трубецкой и Г.В. Флоровский - были неизвестны широкой публике. Впоследствии Трубецкой стал выдающимся лингвистом, Флоровский прославился как богослов и деятель экуменического движения (движение христианских церквей разных направлений за объединение). Идеи евразийцев разделяли историк Г.В. Вернадский, философы Л.П. Карсавин и В.Н. Ильин.

В основе этой идеологии лежало представление о России как о самобытной державе, существующей на стыке двух миров - Востока и Запада. Евразийцы отстаивали самобытность ру сской культуры и выступали против западничества. Они считали, что оторванность интеллигенции от национальной почвы и духовных основ народа сыграла роковую роль в революции. Большевизм оценивался противоречиво: с одной стороны, как итог европейской куль туры; с другой - как широкое народное движение, восстание народа против европеизированной интеллигенции.

Евразийство имело как поклонников, так и противников. Если одни видели в нем проявление великорусского национализма и упрекали его лидеров в примирении с большевистским режимом, то другие, напротив, считали их выразителями пробуждающейся национальной идеи.

Обстановка экономического и политического кризиса, поразившего послевоенную Европу, усиливала недоверие к западному парламентаризму и способствовала распространению евразийских идей. Издавались новые сборники статей. В 1926 г. была опубликована детальная политическая, социальная и культурная программа евразийства. Но вскоре внутри движения наметился раскол, а увлечение евразийством пошло на спад.

Эволюция политических настроений эмигрантской интеллигенции нашла отражение в сменовеховстве. Сборник «Смена вех» увидел свет в Праге в 1921 г. и сразу привлек внимание как эмиграции, так и советских властей. Его авторы (Ю.В. Ключников, Н.В. У стрялов, А.В. Бобрищев-Пушкин, С.С. Лукьянов, С.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин) пытались найти место для интеллигенции в новой России, определить ее отношения с большевистской властью. «Т рудно любить Россию красную от пожара и крови, но иного пути нет для русского» - таким был лейтмотив сборника. Интеллигенция меняла «вехи», признавала историческую правоту большевизма. Сменовеховцы считали, что многолетний спор, который вела интеллигенция с властью, закончен. «Большевизм не только сумел вовремя учесть стремление масс - он пришел безоговорочно исполнить и заветы истории русской интеллигенции», - писал Ключников. Сменовеховцы призывали отказаться от вооруженной борьбы с советской властью и всеми силами способствовать культурному и экономическому возрождению России. Не принимая большевизм идеологически, сменовеховцы надеялись, что он сможет воссоздать крепкую государственность. Они считали, что переход к новой экономической политике приведет к постепенной эволюции большевизма, что красное знамя «зацветает национальными цветами». Устрялов называл свою идеологию национал-большевизмом.

Сменовеховские идеи были сочувственно встречены большевистским руководством, хотя расценивались как буржуазно-реставраторские. Для налаживания мирной жизни страна нуждалась в квалифицированных кадрах. Эмигрантов, готовых служить советской власти, охотно брали на работу в советские учреждения за границей, разрешали им возвращаться на родину. В Советской России было разрешено издание сменовеховского журнала «Новая Россия» (1922- 1926 гг., впоследствии «Россия»).

В эмигрантской среде сменовеховство не получило широкого распространения. Парижский журнал «Смена вех» и берлинская газета «Накануне», поддерживаемые из Москвы, не пользовались уважением, а литераторы, сотрудничавшие с ними, подвергались остракизму. К середине 20-х гг. сменовеховское движение выдохлось.

К этому времени завершился период адаптации эмигрантов. Большинство из них решили бытовые проблемы, нашли источники существования. Во второй половине 20-х гг. количество русских издательств резко сократилось. Художественные произведения публиковались главным образом в «Современных записках» и в издательстве «Петрополис». Философская, религиозная и отчасти художественная литература издавалась в «ИМКА-пресс». В 1928 г. при Сербской академии наук на средства югославского правительства была создана особая издательская комиссия. Это было результатом всеэмигрантского писательского съезда, проведенного в Белграде при поддержке правительства. Комиссия стала выпу скать ранее не изданные произведения писателей русского зарубежья в серии под общим названием «Русская библиотека», а кроме того, серию «Детская литература». Были изданы книги Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелева, Ремизова, а также сборники русских народных сказок.

Периодом расцвета литературы русского зарубежья стал конец 20-х - начало 30-х гг., когда многие писатели создали свои наиболее значительные произведения. Среди них «Митина любовь», «Дело корнета Елагина», «Жизнь Арсенева» Бунина, проза Цветаевой, первые романы Набокова, романы Мережковского. В 1933 г. Бунин был удостоен Нобелевской премии, что, по сути, свидетельствовало о международном признании факта существования русской литературы в изгнании.

В эмигрантской литературной среде стали возникать сомнения в возможности и необходимости существования русской литературы за рубежом в отрыве от развивающегося языка, от родины. Писатели нуждались в русском читателе, а эмигрантская читательская аудитория постепенно сокращалась. Русских книг издавалось все меньше. Жить литературным трудом могли только те писатели, произведения которых переводились на иностранные языки. Таких было немного, литература русского зарубежья не была популярна на Западе. Молодые писатели-эмигранты, вступая на литературную стезю, обрекали себя на нищенское существование. Некоторые из них были вынуждены ассимилироваться в литературу той страны, где жили.

Однако и в 30-е гг. появлялись новые журналы, объединявшие главным образом молодое поколение эмиграции, - «Числа»,

«Встречи», «Утверждения». В 1937 г. в Париже возник второй после «Современных записок» крупный литературно-общественный журнал «Русские записки» (редактор П. Милюков), поставивший перед собой задачу «перекинуть мост» между эмигрантской «столицей» и крупной русской колонией на Дальнем Востоке. Но решить эту проблему не удалось и журнал постепенно превратился в двойника «Современных записок», только с более высокой регулярностью выхода.

Журнал «Новый град» (1931-1939 гг.) отразил духовные поиски эмиграции тех лет. Редактировали его известные философы Ф. Сте- пун и Г. Федотов. На страницах этого издания печатались произведения Н. Бердяева, С. Булгакова, Н. Лосского. С целью объединения литературной молодежи журнал организовал общество «Круг» и выпустил три альманаха под тем же названием. Молодая эмигрантская литература заметно отличалась от создаваемой старшим поколением. Для нее было характерно чувство глубокого одиночества, проистекавшее из социальной отверженности. Это объясняло ее погружение в мир души, в хаос кошмаров и навязчивых идей. Причины кризиса русской зарубежной литературы были не только специфически эмигрантскими (оторванность от родины, от языка), кризис переживала западноевропейская литература, под влияние которой все больше попадали русские литераторы.

Заслуга эмиграции состояла в сохранении исторической памяти. Мемуарная литература занимала немаловажное место в эмигрантской периодике и книжных издательствах. С первых лет эмиграции выходил «Архив Русской революции», основанный И.В. Гессеном, позднее в Париже стала печататься «Русская летопись».

В 30-е гг. система русского образования постепенно сокращается. Надежд на возвращение на родину уже не было, и подрастающее поколение эмигрантов должно было адаптироваться к новым условиям жизни. Большинство детей стали учиться в местных школах, резко упала популярность русских вузов.

Приближение мировой войны привнесло в жизнь эмиграции тревожное ожидание катастрофы. На первый план выходят политические споры о том, какую позицию она должна занять в случае нападения Германии на Советский Союз. При поддержке советских представителей во Франции и в ряде других стран были созданы «союзы возвращенцев», которые агитировали эмигрантов за возвращение в СССР. Эта пропаганда имела у спех. В СССР вернулись А. Куприн, художник И. Билибин, М. Цветаева.

С началом войны история ру сского зарубежья как особой культурной общности завершилась. Произошла смена поколений. Эмигрантская молодежь была двуязычной и легко интегрировалась в местную жизнь. Последующие волны эмигрантов из СССР не рассчитывали на скорое возвращение, а, напротив, стремились как можно быстрее найти свое место в новой жизни.

Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:

100% +

Художественная культура русского зарубежья: 1917–1939. Сборник статей

Научный совет по историко-теоретическим проблемам искусствознания ОИФН РАН

Государственный институт искусствознания

НИИ теории и истории изобразительных искусств PAX

Комиссия по исследованию истории и теории театра при Научном совете по истории мировой культуры РАН

Предисловие

Не прошло еще и двадцати лет с тех пор, как русское зарубежье получило полноценное право представлять другую часть общей русской культуры, науки и политики. Теперь кажется, что так было всегда и утверждать обратное – значило бы ломиться в открытую дверь. Но современное общественное сознание обретает способность к гораздо более тонким нюансам формулировок, и русское зарубежье в его целом остается все-таки специфическим явлением, обусловленным восьмидесятилетним отрывом от общерусской корневой системы. Речь идет о двух полюсах самоизоляции: Советской России от «белогвардейского» Запада и русского зарубежья от «большевистского» Востока. По этой простой причине русское зарубежье еще надолго останется самоценным историко-культурным явлением.

На первых порах понятие «русское зарубежье» ассоциировалось прежде всего с Западной Европой, а точнее – с Парижем и Прагой, где в довоенное время сосредоточились лучшие интеллектуальные силы эмиграции. С течением времени такое мнение обнаружило свою несостоятельность. Русская эмиграция рассеялась не только по всему Старому Свету, она охватила Дальний Восток, Северную Африку, Скандинавию, Соединенные Штаты Америки, латиноамериканские страны, Канаду, Англию, Ирландию. Нет, кажется, ни одной страны, где бы не находились русские. Но уже в межвоенное время Китай, Япония, Северная Африка и Прибалтика потеряли всякую привлекательность для эмигрантов, которые сосредоточились во Франции, Чехословакии, Италии, Англии, США и Югославии. Здесь, и только здесь, русское зарубежье выявило свое настоящее значение.

Научный совет по историко-теоретическим проблемам искусствознания Отделения историко-филологических наук Российской академии наук, Государственный институт искусствознания и Научно-исследовательский институт теории и истории изобразительных искусств не в первый раз обращаются к теме русского зарубежья. Однако эти эпизодические обращения мало меняют общую картину. После длительных обсуждений дальнейших исследований в этом направлении было решено созывать один раз в три года международные научные конференции с широким диапазоном научных тем, которые бы равным образом охватывали изобразительное и декоративно-прикладное искусство, архитектуру, театр и кино, музыку и другие виды творческой деятельности. Соответственно каждая конференция становится основой для издания научного сборника.

Первая такая конференция, на которой было заслушано около пятидесяти докладов и сообщений, состоялась в январе 2005 года в стенах Института искусствознания и, к удивлению устроителей, собрала немало слушателей, активно включившихся в обсуждение. Неослабевающий интерес к русскому зарубежью явился стимулом к подготовке подобной международной конференции в связи с недавно исполнившимся 125-летием со дня рождения Павла Павловича Муратова (1881–1950) – ученого, писателя, драматурга, эссеиста и военного историка, деятельность которого в России и в эмиграции представляет особый интерес для изучения художественной жизни нашего зарубежья.

Несмотря на мозаичность нашего первого сборника по русскому зарубежью, он безусловно свидетельствует о творческой щедрости представленных в нем деятелей культуры и искусства: от великих, подобно Марку Шагалу или Михаилу Ларионову, до малоизвестных – таких, как Мария Осоргина или Павел Глоба. Но очевидно, что для обобщающих исследований по художественной культуре русского зарубежья ценными будут любые проявления русского гения за границей, независимо от того, войдет ли то или иное имя в основную концепцию или будет упомянуто в маргиналиях.

Здесь уместно напомнить о библиографии русского зарубежья. Она велика по количеству, но далеко не равноценна по качеству. В море литературы преобладают мелкие статьи и книги на частные сюжеты, и как правило, отсутствуют обобщающие труды, авторы которых стремились бы представлять русское зарубежье во всех его составляющих. Единственным исключением является монография известного зарубежного исследователя М. И. Раева «Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 1919–1939». Впервые опубликованная на английском языке в 1990 году, она очень скоро появилась и в русском переводе (Москва, 1994), причем в переводе мастерском, дающем адекватную литературную форму книги М. И. Раева. На момент издания английского оригинала автор использовал как печатные работы на избранную тему, так и рукописные источники – прежде всего Бахметевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры в Колумбийском университете и архивохранилище Гуверовского института в Стенфордском университете (оба в США), где он почерпнул немало фактических сведений по истории русской эмиграции первой волны. М. И. Раев дал исчерпывающую картину развития в русском зарубежье литературы, изобразительного искусства, философии, журналистики, издательского дела, театра и кинематографа. Это в подлинном смысле история культуры русского зарубежья.

Как велика потребность в детальных исследованиях русского зарубежья, свидетельствует непрекращающийся поток справочных изданий по русской эмиграции. Вслед за Т. Осоргиной-Бакуниной, составителем сводной библиографии периодической печати на русском языке (1976) и общего указателя статей в зарубежной русской периодике (1988), русские издатели в России подготовили несколько специальных указателей по русскому зарубежью, вышедших в серии «Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918–1940», а именно: «Писатели русского зарубежья» (1997), «Периодика и литературные центры» (2000), «Книги» (2002). Вершиной подобного рода указателей явился монументальный биографический словарь О. Л. Лейкинда, К. В. Махрова и Д. Я. Северюхина «Художники русского зарубежья» (1999), в котором даны аннотированные биографии 750 русских художников, работавших за рубежом между двумя мировыми войнами. Научный подвиг трех указанных авторов хотя и получил лестную оценку со стороны критики, но в действительности им благодарны прежде всего те ученые, кому приходилось обращаться к этому словарю и находить исчерпывающую информацию по интересующим их лицам.

Названные указатели свидетельствуют о том, что наука лишь осваивает колоссальный пласт культуры, созданный русскими в период вынужденной эмиграции. Мы стоим еще на пороге двери, за которой теснятся тени забытой нами России. И не только России: в силу своей общительности русские за границей ассимилировали чужие культуры, обогащая их своей творческой энергией и нередко вырываясь на общеевропейские и североамериканские передовые рубежи. Они сохраняли свой язык и принадлежность к тому или иному сословию, но со временем усваивали другие языки, другое искусство и литературу и никогда не оставались на обочине мировой истории.

Мы являемся современниками возвращения русского зарубежья в постсоветскую Россию. Впечатляющим событием совсем недавнего прошлого стало воссоединение двух православных церквей: Московского Патриархата и Русской Православной Церкви за границей. Духовное единение двух разделенных ранее Церквей подтолкнуло поступательное движение русского зарубежья в Россию. Оно началось еще в 1970–1980-е годы и ознаменовалось возвращением нескольких ценнейших русских архивов и художественных коллекций, сформировавшихся за границей. Образование по инициативе А. И. Солженицына Научно-информационного центра «Русское Зарубежье» в Москве и хранилища этого центра в специально построенных зданиях дает шанс на дальнейшее обогащение отечественных музеев и получение историко-культурных архивов из зарубежных коллекций.

Предлагаемый сборник статей по художественной культуре русского зарубежья составлен таким образом, чтобы читатель по возможности полно представил картину интеллектуальной жизни русских за границей до начала Второй мировой войны. В каждой отдельно взятой статье как в капле воды отражаются социальные и культурные потрясения, выпавшие на долю русского народа, разделенного в ходе Гражданской войны на две неравные части. Теперь они постепенно сближаются, и мы, несомненно, будем наблюдать еще более значительные точки соприкосновения этих двух России.

Г. И. Вздорнов

Д. В. Сарабъянов
Иван Пуни в Берлине. 1920–1923

В самом конце 1919 года супруги Пуни с саночками, нагруженными самыми необходимыми для жизни и ценными предметами, переправились по хрупкому льду Финского залива в родную Куоккалу, которая в то время отошла к Финляндии. Берлин, где они хотели сначала обосноваться, не сразу оказался доступен. Почти весь 1920 год прошел в ожидании визы, которую, наконец, удалось получить. Сыграло роль то обстоятельство, что бабушка Ксении Богуславской, жены Пуни, была гречанкой, что давало право на въезд в Грецию через Данциг. По дороге туда Пуни и оказались в Берлине. В самом конце 1920 года начался трехлетний Берлинский период творчества художника.

Берлин был в то время переполнен русскими эмигрантами – писателями, художниками, актерами. Там на гастролях оказался Художественный театр, действовали многочисленные русские варьете и кабаре, перебравшиеся в Германию. Выходили в свет русские журналы – в том числе и такие знаменитые, как «Жар-птица» и «Вещь», работали русские издательства. На годы пребывания Пуни в Германии приходится открытие знаменитой выставки – Erste russische Ausstellung, которая впервые после долгого перерыва познакомила с последними достижениями русского искусства и вызвала небывалый к ним интерес со стороны художественной общественности и публики. Это помогло Пуни расширить творческие связи.

Пуни сблизился с Гервартом Вальденом – человеком удивительной судьбы, владельцем знаменитой галереи Der Sturm, в которой выставлялись многие европейские новаторы, в том числе и русские – Кандинский, Архипенко, Гончарова, Ларионов, Шагал. Пуни завязал связи с революционно настроенными художниками «Ноябрьской группы». Его ждали выставки, где он мог показать и то, что ему удалось захватить с собой из Петрограда, и то новое, что было сделано уже в Берлине.

Главным событием едва ли не всей жизни Пуни стала его выставка у Герварта Вальдена. Она открылась вскоре после приезда в Берлин. Ее состав, характер и смысл описаны и изучены исследователями творчества художника по каталогу, сохранившимся фотографиям экспозиции и отзывам прессы. На одной из последних выставок Пуни – в 2003 году в Базеле – Герман Бернингер и Хайнц Штальхут сделали удачную попытку реконструкции ее фрагментов.

Сложность ситуации для Пуни заключалась в том, что в его распоряжении было не так уж много произведений, готовых к выставке. Писание картин еще не было «налажено», а захваченные с собой во время «переправы» работы вряд ли могли «потянуть» на самостоятельную выставку. Надо было срочно восполнить пробелы, восстановить некоторые проекты по эскизам, выработать общую концепцию экспозиции и создать произведения, которые смогли бы ее реализовать. В течение очень короткого срока – за пару месяцев – Пуни успел все это сделать. Но главное заключалось в том, что он нашел путь к созданию такого синтетического результата, который сам по себе оказывался авангардным новшеством, предвещая будущие выставки концептуального свойства. На выставке были собраны все измы, которыми художник до этого овладел, проявив чрезвычайную восприимчивость в 1910-е годы, и все они соединились в некоей художественной акции, какой стала сама выставка.

В ее каталоге значится 215 работ. Большинство из них – графические произведения. По названиям и фотографиям экспозиции можно расшифровать многие из них. В основном это работы петроградской и витебской серии второй половины 1910-х годов – рисунки тушью, иногда подцвеченные цветными карандашами или гуашью. Полсотни рисунков перечислены под рубрикой «Петербург». Витебск в каталоге не упомянут. Но около четырех десятков рисунков объединены заголовком «Еврейский городок». Видимо, Витебск не был известен в Берлине. Может быть, дело и в том, что Пуни хотел подчеркнуть национальный характер изображенных сцен, держа в памяти ту выставку Шагала, которая недавно была у Вальдена, и еврейское происхождение владельца галереи. Отдельно Пуни расположил, выделив их, «белые рисунки», большинство которых, как можно полагать, представляют собой снежные витебские пейзажи. Среди «цветных рисунков», кроме знаменитого «Игрока в бильярд», – известные нам городские пейзажи. Тринадцать графических работ обозначены как беспредметные рисунки 1916 года (слово «супрематизм» не используется), а около пятидесяти – как эскизы к беспредметной скульптуре.

Сложнее дело обстоит с расшифровкой живописного состава выставки, хотя живописных работ было сравнительно мало – видимо, около двадцати. В большинстве случаев в каталоге мы сталкиваемся с ничего не значащими обозначениями «эскиз к картине», «натюрморт», «пейзаж». К тому же на фотографиях экспозиции, далеко не полно ее воссоздающих, живописные работы различить довольно трудно. Некоторые в каталоге датированы серединой 1910-х годов. Но самые известные живописные произведения, созданные незадолго до «бегства», показаны, видимо, не были. Наверное, Пуни смог прибавить к уже готовым картинам лишь немногие новые. Но в данном случае дело было не только в том, что художник выставил, но и в том, как он это сделал. В этом как и было главное новшество созданного мастером синтетического образа.

Современные искусствоведы часто пишут о том, что в новейшее время произведением искусства становится сам художник. В данном случае мы могли бы сказать, что им стала выставка – изобретенная, придуманная художником. Приобщение к новшествам, происходившее на протяжении 1910-х годов, выработало у Пуни потребность изобретательства. Те мастера, рядом с которыми он тогда работал, давали пример этого изобретательства. Речь идет, прежде всего, о Малевиче и Татлине, о тех, кто их окружал. Но даже такие осторожные новаторы, как Кульбин, сыгравший немалую роль в формировании Пуни, не только мечтали об открытиях, но и совершали их. Во многих случаях благодаря этой ориентации на открытие русский авангард оказывался на территории тех новаторских направлений, которые в России известны не были. Можно, например, говорить о дадаистских чертах в русском авангарде 1910-х годов, хотя дадаизм как направление в то время еще не дошел до России. На германской почве дадаизм был реальным фактом. Это помогло Пуни реализовать дадаистскую потенцию, таившуюся в русском искусстве. Он смог сказать нечто новое самим характером выставки. И здесь он оказался в некотором роде провидцем, предсказав черты более позднего искусства – инсталляции, перформанса, акционизма и даже концептуализма1
См.: Толстой А. В. Русская художественная эмиграция в Европе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора искусствоведения. М., 2002. С. 26.

Разумеется, следует говорить об этих чертах с некоторой долей условности. Они не прямо совпадают с тем, что будет по прошествии малого или долгого срока, скорее намечают путь туда. Кроме того, надо иметь в виду, что Пуни использовал и то, что уже было завоевано и футуристами, и дадаистами, и мастерами разного рода художественных аттракционов. И все же сам характер выставки нес в себе черты будущего.

Открывалась она рельефом, помещенным на главном фасаде здания над дверью галереи. Рельеф этот составлен из дерева, возможно, шелка (или какой-то другой ткани), содержит в своем «составе» квадрат, треугольник, круг (шар?), надпись «Der Sturm. Iwan Puni» и цифру «8» (возможно, дата открытия выставки – 8 февраля) и напоминает многочисленные произведения скульптоживописи, созданные художником в середине 1910-х годов. В отличие от них рельеф, правда, не обладает самоценной выразительностью и во многом зависит от конфигурации окон, дверей, стен. Тем не менее, он вводит зрителя в мир экспозиции. В нем есть намек на буквенный и цифровой язык, с чем зритель встретится в залах, предвидится контраст материалов и набор геометрических форм, заложен причудливый скачкообразный ритм, пронизывающий всю экспозицию.

В залах Пуни охотно прибегал к приемам, позволяющим противопоставить формы и одновременно включить их в общее ритмическое движение. В экспозиции доминирует контраст между обилием отдельных, чаще прямоугольных, небольших по формату графических листов и выложенных тканью по стене геометрических форм (треугольники, прямоугольники, ромбы). Похожий контраст образуется между листами и небольшим количеством крупных фигур, букв или цифр, вырезанных из бумаги и наклеенных на стены. Эти фигуры, буквы и цифры специально сделаны для экспозиции. Каждая из них не является отдельным произведением, претендующим на дальнейшее самостоятельное существование. Это был новый принцип. Может быть, нечто подобное можно найти в выставочном деле прошлых времен – например, в XIX столетии. Но лишь в качестве прикладных и дополнительных приемов.

Среди «больших фигур» в залах «Штурма» были: канатная танцовщица с обручем в руке, акробат – тоже с обручем, – стремительно летящий головой вниз, цифра «28», возможно (по мнению Дж. Боулта), обозначающая возраст Пуни, и большие буквы – неполное повторение картины 1919 года «Бегство форм». Некоторые рисунки, представленные на выставке, явились своего рода параллельным комментарием ко всей экспозиции. В одном из них (1921, Национальный музей современного искусства, Центр Помпиду; был воспроизведен в каталоге «Штурма») изображена фигура человека в ситуации, близкой той, в которой представлен акробат. Мужская фигура без головы летит вниз. Рядом с ней – шар (может быть – жонглерский) и надпись «Катастрофа». Другой – «Жонглер» (1920, частное собрание) – представляет фигуру циркача в костюме и котелке – с огромным синим кувшином на голове. Такой комментарий к общей композиции симптоматичен, он мог бы служить эпиграфом к выставке. Ритму полета, бегства, состоянию катастрофы, чувству утрачиваемого равновесия подвластны фактически все элементы экспозиции. Буквы расставлены не в строчку, не по диагонали, а произвольно. Некоторые из них крупные, другие мельче. Они прыгают, перескакивают с места на место. Их пересекают, частично закрывают развешенные на стене графические листы. Вместе с тем сквозь, казалось бы, беспорядочное нагромождение форм с большим трудом пробивается определенный порядок. Устанавливается баланс между вертикальным и горизонтальным направлением рядов графических листов: разновеликие листы, иногда намеренно выбиваясь из общего ритма, все же оказываются в подвижном равновесии.

Удивительное свойство всей экспозиции, которую можно назвать Gesamtkunstwerk"ом (Дж. Боулт), – единство чувства катастрофичности и игры. То обстоятельство, что все рушится, что мир обращен в бегство от самого себя, не мешает игре, остроумию, красоте нелепости. Это некая клоунада над пропастью. Да, мужская фигура в «Катастрофе» обречена на гибель. Но у нее нет головы, которая, разбившись, могла бы привести к гибели. С каким насмешливым артистизмом рисует Пуни ноги этого мужчины, как и во многих других случаях сопоставляя черный ботинок с бесцветным! Как смешно выглядят расставленные по-чаплински носки ног жонглера! Смешное соединяется с грустным. Открывается путь к трагической клоунаде, к ироническому артистизму, который был одной из привлекательных черт мирискуснической эстетики, время от времени прорывающейся в творчестве Пуни сквозь авангардный покров.

К тому, что происходило внутри помещения галереи «Штурм», следует добавить и то, что можно было увидеть на улицах Берлина. По ним, рекламируя выставку Пуни, ходили люди в кубофутуристической одежде, которая уподобляла их манекенам.

Выставка 1921 года в представлении художника была некоей синтезирующей акцией. Она соединила работы кубофутуристические с беспредметным супрематизмом и протоконструктивизмом; «реалистическая» графика получила на этой выставке – в условиях ее остро ритмизированной экспозиции – оттенок экспрессионизма; разного рода новации – леттризм, «готовая вещь» (был показан реконструированный «Рельеф с молотком»), алогизм – нашли здесь общую крышу, под которой они прекрасно уживались. Их объединение совершалось с помощью тех новых форм репрезентации художественных произведений, которые мы выше условно уподобили искусству перформанса, ассамбляжа, акционизма.

Но перед Пуни-живописцем выдвигались и другие задачи: ему важно было найти такой язык, в котором воплотились бы достижения предшествующего времени, а синтез этих достижений лег бы в основу новой живописной системы. Необходимо было учесть и новейшие движения. Наступало время немецкой неовещественности, французского пуризма и сюрреализма. Что касается первых двух, то они в пределах общего европейского новаторского движения знаменовали собой некоторое снижение авангардной динамики и частичный возврат в пределы традиционной системы мышления, что соответствовало внутренним потребностям художника в то самое время. Поиск синтеза в творчестве Пуни проходил где-то поблизости от этих новых направлений. Что касается беспредметного искусства, то художник не находил возможности развивать его принципы, считая, что оно для его творчества бесперспективно. В письме к Николаю Пунину, отправленном из Берлина в 1922 году, он сформулировал эти свои новые установки следующим образом: «Я распрощался с беспредметным искусством…»2
Мир светел любовью. Н. Пунин. Дневники. Письма. М., 2000. С. 150.

Но такой поворот в сторону фигуративности вовсе не означал того, что супрематизм и протоконструктивизм оставались непричастными к искомому синтезу. Их вклад значителен, хотя и получил косвенное выражение.

Новые живописные искания, развернувшиеся в Берлине, укладывались в прежнюю систему жанров, которая была господствующей на протяжении всех 1910-х годов и прервалась лишь в середине десятилетия на два-три года. Натюрморт, пейзаж, портрет или однофигурная композиция, являющаяся своего рода скрытым портретом. Разница между петроградским и берлинским периодами заключалась, однако, в том, что в начале 1920-х годов однофигурная композиция заняла равное (если не главенствующее) место рядом с натюрмортом, хотя последний количественно по-прежнему преобладал. Лишь некоторые произведения позволяют говорить о приоритете однофигурной композиции – «Синтетический музыкант» (1921, Берлинская галерея), «Читатель» (1921–1922, собрание Дины Верни, Париж), «Автопортрет перед зеркалом» (1921, частное собрание). Но они настолько важны (особенно первое) как некие вехи в творческом развитии мастера, что отодвигают на второй план количественный критерий.

«Синтетический музыкант» был показан в 1922 году на Большой Германской выставке в Берлине, где Пуни экспонировал свои работы в составе «Ноябрьской группы». Картина произвела большое впечатление на зрителей и своего рода фурор в художественных кругах. Конечно, Пуни не случайно использовал в названии слово «синтетический». Он был озабочен исканиями нового синтеза. К тому же в этом произведении фигурирует музыкальный инструмент, который вызывает прямые ассоциации с понятием синтеза. Скрипичный смычок, повторенный дважды силуэт гитары, движение правой руки, позволяющее предположить наличие аккордеона, некое подобие клавиатуры – все соединяется вместе и создает образ сложного музыкального – даже не инструмента, а механизма. В голове возникает слово «синтезатор», хотя в те годы такой механизм еще не был изобретен.

Опыт 1910-х годов был использован в новой системе в полной мере. Кубофутуризм проявился и в формальном языке, и в алогизме. Стоит обратить внимание хотя бы на красный цвет пикового туза (что сделал Ж.-К. Маркаде) и на фантастическое построение самого музыкального инструмента. Невольно вспоминаются многочисленные картины русских мастеров середины 1910-х годов, когда смотришь на выскочившую откуда-то ножку стола, закомпонованную рядом с полукруглой плоскостью (стола?), на которой лежит игральная карта. Что касается традиций скульптоживописи, то и они нашли свое косвенное выражение. В своей статье немецкий исследователь Э. Ротерс сопоставил фрагмент «Синтетического музыканта» с моделью конструктивистского торса Наума Габо. Действительно, некоторые части фигуры «Музыканта» своей ломкой трехмерностью и своеобразной граненостью напоминают посттатлинскую пластику 1920-х годов. Голова музыканта с ее подчеркнутой кукольной трехмерностью и несколько сомнамбулической самопогруженностью предрекает сюрреализм. Супрематизм «обосновался» в центральной части холста, пользуясь «безответственной» художественной фантазией в изображении музыкального аппарата. Слышны и отголоски неопримитивизма – но не столько в самой живописи, которая лишь отдаленно напоминает вывеску, сколько в своеобразной игрушечности: «Музыканта» можно представить как механическую заводную игрушку, «шарманка» которого разрослась в своих размерах и неожиданно приобрела фантастические формы. Некоторый оттенок «рыночности», который чувствуется в самой фигуре, дополняется своеобразной «глянцевостью» живописной фактуры. В этом приеме можно узреть неожиданный способ воскрешения неопримитивистской эстетики, которая в предвидении поп-арта ищет все новые формы снижения, сохраняя при этом живописно-композиционную и образную сложность.

Мы разложили картину на составные части лишь для того, чтобы сделать наглядными компоненты, образующие синтез. Легко убедиться в том, что все эти компоненты уживаются друг с другом, и никакой механистичности в их соединении нет. Пуни, объединяя их в целостный образ, выступает как мастер, чрезвычайно чутко относящийся к современным ему художественным открытиям, как тонкий аналитик и творец синтеза, непосредственно собирающий свой «урожай» на поверхности широкого поля современного искусства. Он неустанно следит за ростками нового, он предчувствует многое из того, что должно прийти завтра. Все это он уже делал и раньше – в 1910-е годы.

В картине «Синтетический музыкант» возникает и еще одна важная проблема – мифологизированного, виртуального автобиографизма. И в этой картине, и в «Читателе», и в «Мужчине в котелке», и в некоторых сопровождающих эти работы рисунках в качестве главного героя мы находим как бы самого художника – но не точный и полный его портрет (эти герои не очень-то похожи на самого Пуни), а сконструированный стилизованный образ, превращающий героя в некое подобие фокусника, жонглера, клоуна, джокера, рыночного «болванчика»3
См.: Roters Eberhard. Iwan Puni – Der Syntetischer Musiker // Iwan Puni Syntetischer Musiker. Berlin, 1992. S. 22–29.

Этот герой благообразен и «прибран» – в расчете на то, что его будут срисовывать или фотографировать, и на то, что над ним можно будет посмеяться. Это «Пуни играющий», Пуни в маске, под которой скрываются грустные чувства. Намечается путь к будущему «Арлекину», который вскоре появится.

Множество пластических и смысловых находок нетрудно распознать в «Автопортрете перед зеркалом». Важным моментом в этом эскизе к несостоявшейся картине является отсутствие лица в зеркале. Портретность в изображении «со спины» достигалась необычными приемами. Художник обратил пристальное внимание на уши модели, уподобив их закруглениям зеркальной рамы, широко расставил ноги, придав решительность движению всего тела, опер правую руку о бедро – так, как будто перед моделью автопортрета открылось чрезвычайно интересное зрелище. Но зеркало не удовлетворило любопытства зрителя, сделав портрет как таковой загадкой.

Зрелище же раскрылось в супрематических формах беспредметной конструкции, которая заслонила полтела, как это было и в «Музыканте» или «Читателе». Но больше всего «Автопортрет перед зеркалом» и по композиции, и по поведению героя напоминает рисунок тушью 1916 года «Объятие» (Архив Пуни, Цюрих), где вожделеющий герой (сам художник?), тоже показанный со спины, но при этом в расстегнутых брюках, ошеломлен открывающейся перед ним визуальной (и тактильной) перспективой.

Разобранные картины составляют единую целостную группу. В них мастер характеризует бытие категориями игры, самоиронии, возможными курьезными ситуациями, возникающими тогда, когда он сам хочет взглянуть со стороны на это собственное подобие, представить себе, как оно может выглядеть в глазах другого. Это не столь самоисповедание, сколь самонаблюдение.

Новый синтез Пуни, все более последовательно расстававшегося с желанием совершать авангардные жесты, ждал своего времени и в натюрмортном творчестве. Но здесь наметившийся было путь к неовещественности и пуризму был ненадолго прерван кубистическими реминисценциями. Не будем их касаться. Обратимся прямо к основной линии натюрмортного творчества художника. В нем, как и в других сферах, происходил синтез разных направлений. Значительным и принципиальным явлением на этом пути оказалась картина «Композиция (конструктивистский натюрморт)» (1920–1921, Берлинская галерея). Эта работа экспонировалась на нескольких выставках в Германии, в том числе у ван Димена, и была замечена вождем пуризма Озанфаном. В ней вновь оживают традиции «готовой вещи». Керамические изделия приклеиваются к холсту, большая часть которого заполняется клеевой краской. Пространство становится чрезвычайно условным. Светлый фон, который мог бы выступить как главный носитель пространственного измерения, абстрагирован до крайности. Здесь нет ни одного знака пространственного движения. Плоские формы в сопоставлении друг с другом не обнаруживают глубины. Некоторые предметы кажутся разделенными пополам – керамика, серая плоскость, окруженная белой рамой. Кажется, что «половинки» могли бы найти друг друга, но они продолжают жить отдельно. И некоторые предметы существуют отдельно – например, полотенце в левом углу картины. Оно претендует на полное самобытие, снимая с себя какие-либо обязанности по образованию житейской среды или какой-то бытовой ситуации.

Важным качеством «Композиции» становится точность, «аптекарская» чистота ее построения, вызывающая параллели с картинами не только французских пуристов, но и Мондриана, хотя беспредметность в те годы оказывается за пределами творческих интересов Пуни-живописца и существует уже как часть синтеза, как усвоенный компонент, но теперь уже целиком подчиненный фигуративности. Мондриановские ассоциации объяснимы: Пуни не только издалека узнавал о новых достижениях недавно сложившейся группы «De Stijl», но и непосредственно общался с некоторыми ее представителями.

Дальнейшее развитие натюрморта все более свидетельствует о нарастающем влиянии неовещественности. А алогизм и абсурдизм приближают художника к надвигающемуся сюрреализму. Вот некоторые примеры. В «Натюрморте с пилой и палитрой» (1923, Берлинская галерея) Пуни намеренно «ошибается», поместив пилу в центр композиции, окружив ее предметами, расставленными в строгом пространственном порядке, и заставив висеть, ни на что не опираясь. Этой несуразности Пуни придает демонстративный характер, словно показывая фокус с пилой, которая сама способна висеть в воздухе. Художническая акция наделяется магическими свойствами. В натюрморте есть и другая, «малая» несуразность – висящий на картинной раме накрахмаленный воротничок. Но он – из другого круга абсурдных ситуаций: в этом случае нелепо само сопоставление пилы – предмета физического труда и «пришельца» из другого, светского мира. Это сопоставление дает повод для иронической улыбки художника.